— Это Заноза заливает?.. — усмехнулась Лиля.
— Она.
— Ха!
— Что «ха»? — нахмурился Уваров.
— Вы гляньте на фотку. Какая из нее мошенница? Вот про детсад — похоже на правду…
«И почему ее дурой считают?» — подумал Уваров.
— Заноза сама этим промышляет, — продолжала Грунская. — Мне девчонки наши шепнули.
— Лиля, где она сейчас? — Уваров наклонился к «девушке» низко-низко, едва не задохнувшись в плотном запахе духов. — Я просто сгораю от нетерпения. Дрожу весь, веришь?
И вздрогнул всем телом. Лиля отпрянула. Уточнила деловито:
— А как вы долг снимите?
— Посажу ее к едрене фене!
— Точно?..
— Точнее некуда! Она меня лично «кинула».
— Верю, — кивнула Грунская. — Она в частной гостинице на Пушкинской «зависает».
Глаза у хоккеиста — того, что клюшкой с плаката замахивался, — были грустные.
Грустно так висеть годами на стене и замахиваться клюшкой.
И у Надежды глаза были грустные. Она сидела на сложенном диване, где вчера спал Егоров, вертела в руках чайную чашку. На журнальном столике стоял старый фаянсовый чайник. Печенье на блюдце…
Егоров смотрел в окно. Глупо как-то все… Вдали белели купола Пулковской обсерватории.
— А это что за строения? — спросил он. — Такого вида космического.
Надежда подошла, встала рядом.
— А оно и есть космического… Знаменитая Пулковская обсерватория.
Он слегка касался плечом Надиного плеча. Это было очень приятно.
— А там дальше — махнула рукой Соколова, — город Пушкин. Бывшее Царское село. Янтарную комнату недавно восстановили… А еще дальше — Павловск. Такой парк красивый…
Закат сегодня был тревожный, фиолетовый. Расплывался по небу, как клякса.
— Много у вас всего.
В Павловске он не был лет сто. В Пушкине — лет девяносто.
— Поживите у нас, не спешите, — предложила Надежда.
— А смысл? — буркнул Егоров.
— Можно вот в Павловск съездить. На электричке. А в Петергоф «метеоры» еще ходят. За двадцать минут, ветер в лицо! Когда теперь сюда выберетесь?
— Я вообще-то не за этим летел.
А ехидный внутренний голос поддразнил: «Да ты совсем не летел».
В комнату зашел Соколов-старший. Довольный. Обратился к Надежде:
— Подружки твои из садика звонили, благодарили. Дали им воду.
— Это все Пауль, — Надя улыбнулась и кивнула на Егорова.
— Да знаю! — радостно сообщил Владимир Афиногенович. — Молодец! Это по-нашему. По-питерски! Говорю тебе, переезжай. Может, отметим это дело?
— Спасибо, дядя Володя, — отказался Егоров. — Что-то не хочется.
— Папа, Пауль устал… — начала Надежда.
— Ухожу, ухожу…
Уваров со своими операми рванул на Пушкинскую, а Виригин подумал-подумал, позвонил Ирине, что задержится, и двинул к дому Соколовой. За рулем оперативной машины он обнаружил сильно помятого Любимова. Махнул рукой. Примостился на переднее сидение. Сзади шмыгал носом Рогов. Простудился чего-то. Все как встарь. Все на месте… Виригин закашлялся.