Можно соглашаться или нет с этими отзывами, но вот что нельзя не отметить. Серов, строгий Серов, так не любящий излишеств, с видимой охотой, азартно пишет свою природно скромную модель в эффектном, почти карнавальном костюме, играя изысканными цветосочетаниями, любуясь блеском драгоценностей, атласа, позолоты. Он словно спешит увековечить полдень женской красоты, это быстро проходящее, изменчивое — Серову ли о том не знать! — ощущение радости бытия и бесконечности жизни.
...Женщина счастлива, когда любит и любима. Модель Серова любит и любима. Муж, избранный ею, и два бесконечно обожаемых сына. В этих трех жизнях смысл ее существования. И женщина в роскошном наряде маркизы хочет лишь одного — чтобы так продолжалось вечно...
Через восемь лет все рухнет. Такой, какой она была когда-то, Зинаида Николаевна останется лишь на серовском портрете. Притихнут серебристые колокольчики ее голоса. Уже не будут сиять бриллиантовыми искрами чудесные глаза. Мать, потерявшая сына, не отойдет от этого горя никогда...
* * *
Молодые наследники доставляли родителям немало хлопот. Детские проказы сменялись отроческими, далеко не всегда безобидными. У Николая и Феликса было всего четыре года разницы в возрасте, что делало их подходящей, весьма сплоченной парой для проведения в жизнь таких замыслов, итогом которых становился визит полицейских чинов во дворец на Мойке.
Феликс Феликсович-старший время от времени устраивал сыновьям трепку и укорял жену в нехватке твердости. В какой-то мере это было справедливо: Зинаида Николаевна порой бывала слишком снисходительна.
Сыновья обожали мать и были с ней гораздо откровеннее и ближе, чем с отцом. Феликс Феликсович вспоминал, что они с братом не любили гостей, потому что те мешали общению с матерью. Среди шалостей, невыученных уроков, схваток с учителями и гувернерами, среди суеты светской жизни, которую вели родители, выпадали часы, которыми оба брата очень дорожили: это было время, когда братья и мать были предоставлены друг другу. Николай и Феликс спускались со своего третьего этажа в комнаты матери.
Это были самые нарядные и теплые комнаты, в полной мере отражавшие вкусы хозяйки. Зинаида Николаевна обожала цветы. Они заполняли все пространство, внося аромат вечного лета. В дни, когда княгиня принимала, были открыты двери в ее спальню, обтянутую голубым шелком и с мебелью из розового дерева. Эта комната походила на музей: в длинных витринах хранились фамильные сокровища. Здесь лежали бриллиантовые серьги, принадлежавшие некогда французской королеве, алмазная и жемчужная диадемы итальянской королевы Каролины Мюрат, сестры Наполеона, шедевры ювелирного искусства, которыми некогда украшали себя навсегда уснувшие красавицы. В голубых стенах жил дух прошлых веков. Как знать, может быть, тени тех прекрасных дам, что так и не нашли в себе сил расстаться с милыми сердцу безделушками, неслышно скользили по паркету этой комнаты. Голубая спальня будила воображение. Феликс Юсупов был уверен, что она хранит какую-то тайну. Здесь часто слышали голос женщины, звавшей каждого по имени. Горничные прибегали, думая, что их зовет хозяйка, но комната была пуста. «Мы с братом, — вспоминал младший Юсупов, — много раз слышали эти таинственные призывы».