Впрочем, Мари обладала достаточным тактом, чтобы щадить чувства своего старого друга, и ее спальня оглашалась возгласами молодой страсти, только когда Штакельберг отбывал по семейным надобностям.
Современный кинематограф дал свою интерпретацию отношений знатного вельможи и молоденькой содержанки. Она-де напоминала тому умершую от чахотки дочь. Тем и объясняется золотой дождь, пролитый безутешным отцом на голову недавней уличной потаскушки. Однако эта версия не находит никаких реальных подтверждений.
Штакельберг оказался для Мари крепкой опорой в шаткой карьере куртизанки. Она тратила по сто тысяч франков золотом в год. Ее молчаливый русский покровитель оплачивал безумные счета за драгоценности, лучшие ложи в театрах, поездки на курорты, азартные игры — время от времени ей, ищущей сильных ощущений, случалось ими увлекаться. Штакельберг подарил Мари голубую двухместную карету. Запряженный прекрасными лошадьми, этот выезд останавливал взгляды прохожих как зрелище, достойное изумления. В любое время года квартира Мари была заполнена диковинными цветами, специально доставленными издалека. Среди этой вечноцветущей оранжереи не было только роз. От них у Мари кружилась голова, поэтому она предпочитала скромные, непритязательные цветы без малейшего запаха — камелии.
Везде и всегда — в театре, на прогулках в знаменитой голубой карете по Елисейским полям, на балах полусвета, меняя туалеты, украшения, прически и кавалеров, Мари оставалась постоянной в одном: ее тонкие пальцы сжимали любимые цветы. Дама с камелиями — это прозвище напрашивалось само собой, ибо вполне отвечало таящему какую-то сокровенную тайну образу пленительной женщины.
Мари Дюплесси оставила объяснение своему предпочтению этим цветам:
«Я люблю засахаренный виноград, так как он без вкуса, камелии, потому что они без запаха, и богатых людей, оттого что они без сердца».
Последние слова загадочны. Любить богатых людей, потому что они без сердца? Следует ли это понимать так, что Дюплесси, продавая свою любовь то одному, то другому, была уверена, что ее покупателям, кроме плотских наслаждений, ничего больше не нужно на бульваре Мадлен? И уходят они оттуда к следующим радостям, нисколько не поранив сердца ни искренней привязанностью к ней, ни сожалением. Встречи без будущего. Прощанья без печали.
Но по крайней мере к двум людям Мари была несправедлива. Старик Штакельберг любил ее, несмотря ни на что. Груды золота, сложенные к ногам Мари, освящены молчаливым, обреченным и потому еще более трогательным чувством.