– Этот офицер вас спас? Не стал убивать, как остальных? – не выдержал Арисат.
– Нет. Он и не думал нас оставлять в живых. Там убивали всех. Поговорил и отдал солдатам. Нас повели к Шнире, но по пути камнелюды начали выть, а потом бросились в заросли. Солдаты стреляли им вслед, и я подняла крик. Тогда один ортарец меня ударил. Когда наши возмутились и попытались заступиться, всех окружили, угрожая оружием. Мы не понимали, почему они так разозлились, но пришлось подчиниться. Нам связали руки и повели за холм. Там мы поняли, чего испугались камнелюды: они почуяли запах смерти. Там убивали межгорцев. Солдаты вырыли яму и на ее край положили бревно. Людей со связанными руками поодиночке подводили к нему, заставляли присесть, наклониться. Потом палач опускал топор, и голова падала в яму. Она почти до краев была заполнена кровью. Люди ведь шли и шли из Межгорья, и все они находили смерть здесь – возле этой ямы. Своей очереди ждали многие – сотни людей собрались. Солдат меньше гораздо, но у них было оружие, и руки не связаны. Одни просто стояли на склонах ложбины плотной цепью, другие прохаживались среди обреченных, присматривая за порядком. Людей сажали на землю, запрещая вставать. Им не давали ни еды, ни питья – межгорцы просто ждали своей очереди. Иногда ждать приходилось долго, как вышло и в тот раз: людей привели много, а палачей всего двое. Их в Ортаре презирают, потому на эту роль офицеры назначили провинившихся солдат. У них не было опыта палаческого, да и тщедушные попались – быстро из сил выбивались. Вот людей и накопилось. Умолять, требовать справедливости, пробовать подкупить – все бесполезно было. Только хуже себе сделаешь: самых непоседливых и крикливых тащили к яме в первую очередь. Умом я понимаю, что, может, и не было другого выхода – ортарцы сильно боялись, что все это выйдет за пределы долины. Но ведь можно было не мучить людей, не заставлять сидеть на сырой земле, глядя, как твоих родных убивают и разрубают на куски, выкидывая в грязную вонючую яму. Это очень жестоко… как же я тогда их возненавидела! Это… это помогло мне спастись. Я ведь до этого никогда на человека руку не поднимала, но здесь не колебалась – даже радость какая-то появилась. Тогда стемнело уже, а людей оставалось еще много. Палачи при свете факелов продолжали, но на всю толпу факелов, конечно, не хватало, и мы сидели во мраке. Но солдаты еще по свету нас хорошо разглядели. Женщин в гарнизонах нет – вот и решили они позабавиться. Все равно ведь нам умирать, так что можно не церемониться. Ночь, офицер один и всей ложбины не видит. Меня, как и несколько молодых женщин и девушек, повели в кусты. Кто-то при этом пытался кричать, вырываться, а я вела себя бесшабашно. Сказала солдатам, что раз уж суждено умереть, то можно сделать это весело. Эти глупцы решили, что я девка продажная или просто легкомысленная, – даже обрадовались. Один сказал, что очень доволен, потому что подарит мне перед смертью радость мужской ласки – я потом веселее умирать буду. Он был глуп – умный ведь не станет прикасаться к женщине, заподозренной в связях с Тьмой: только полный дурак такого не испугается. Я им поддакивала, хвалила и по пути попросила развязать руки, а то неудобно ведь. Они меня не опасались – и тут же сняли веревку. После этого я их убила. Легко убила – вот и пригодилось то, чему научил отец. Одного тихо получилось, но второй успел закричать. Руки подвели – я старалась ими шевелить, но они все равно затекли от пут. На крик прибежали другие солдаты, но я успела снять с мертвеца шлем и накинула плащ. В суматохе сумела подняться по склону – из-за тревоги в оцеплении появились бреши, а в темноте я видела хорошо.