- Ты понимаешь, что это стоило бы таких денег, что тебе и не снилось, а?
- Почему же? У меня полно влиятельных и богатых друзей – пожал он плечами. Я актер, самая знаменитая роль в фильме «Ученик».
- И какое, по-твоему, сейчас число? – поинтересовался я.
- Пятнадцатое, ну или на крайняк – шестнадцатое января. Год - две тысячи восьмой, от рождества Христова – улыбнулся он, и провел рукам по ежику темных волос на голове.
- Мне немного знакомо твое лицо, но не могу вспомнить фильмов с твоим участием – развел я руками. Хорошо, если ты так хочешь думать – иди, пока сядь…
- Что значит сядь, а? – он схватил меня за воротник – ты тут всем заправляешь, а? В самое ближайшее время, если я не попаду на сушу, мать ее, я буду очень зол – в глазах его прыгал бешенный огонь – понятно?
- Успокойся, Брэд, представь, что ты в кино, и играй свою роль, если тебе так охота – произнес я, и похлопал его по рукам, которые все еще стискивали мою футболку. Он пристально поглядел на меня еще раз, и, расплывшись в улыбке, отпустил.
- Окей, я представлю. Самому стало интересно, что это за чертов спектакль – он медленно пошел к своему месту.
- Еще один вопрос, Брэд – что это ты не поделил с тем человеком?
- Со старым пердуном? Да просто он мне не понравился – «старый пердун», в свою очередь, прищурившись, посмотрел в сторону Рофена, и сказал:
- Позвольте, мне тоже выйти на сцену?
- Да, пожалуйста – кивнул я. Он встал, и чуть покачиваясь, медленно поднялся по ступенькам. Под глазом у него уже расплылся фингал.
- Вы говорите, мы все мертвы. И знаете, я склонен вам доверять, хотя многие в этом зале - хотя некоторые в этом зале – он многозначительно посмотрел на Брэда – сочтут меня сбрендившим стариком.
- Ты – это он и есть! – хлопнул в ладоши Рофен.
- Так, вот - продолжил старичок – я прекрасно знаю, что умер. Я помню все, до мельчайших подробностей. Всем, я думаю, будет интересно услышать? – зал загудел, непонятно, одобряя или высказывая недовольство словами старика.
- Мне стыдно в этом признаваться, так как это большой грех. Я самоубийца. Жена моя давно умерла, собственной смертью, умер сын – он долгое время болел раком. А потом, наконец, Господь сжалился над ним. Это очень тяжело – пережить собственного ребенка. Какое-то время, я крепился, а когда однажды утром, я нашел своего пса, Спайка – дохлым, то решил, что я задержался на этом свете. Пошел в сарай, и нашел там веревку, привязал ее к балке. Потом сходил в дом, написал записку, с просьбой никого не винить в моей смерти и захватил табуретку. Долго раздумывать не стал, залез на нее, и накинул веревку на шею. В этот момент, у меня в кармане, заиграл мобильный, и мне стало смешно. Вот подниму трубку и что скажу? Извините, но в данный момент я занят? Чем? Да вешаюсь. Нет, я не стал брать трубку, а сделал последний шаг - навстречу старухе с косой – тут он замолчал, вытащил платок из кармана, протер глаза, и убрал его назад.