«В сорочке я никогда не высыпаюсь, — сказала она, — Советую и тебе, дитя мое, — последовать моему примеру».
Я послушно сняла сорочку.
Она нежно погладила меня и заметила, что моя кожа необычайно нежна и горяча. Затем аббатиса попросила меня повторить рассказ о моих злоключениях, который вызвал трепетную дрожь во всем ее теле.
«Бедное дитя, бедное дитя», — повторяла она, все теснее прижимаясь ко мне…
Незаметно для себя, я оказалась лежащей на ней. Ее ноги скрестились у меня на пояснице, а губы осыпали мое лицо и шею нежными поцелуями. Я ощутила неведомое ранее сладкое томление и начала отвечать на ее ласки, отчего настоятельница пришла в неописуемый восторг.
Она перевернула меня на спину и начала покрывать все мое тело прикосновениями жадных раскаленных, как мне казалось, губ. Вот она раздвинула мне ноги и коснулась языком промежности…
Этот проворный язык вонзался в меня, как стилет, он доводил меня до неистовства… Я стонала, пыталась уклониться от этого извивающегося жала, но оно неумолимо настигало меня, вытягивая душу и лишая рассудка…
Так прошла наша первая ночь. Приобретя со временем некоторый опыт, я научилась сторицей возвращать ласки своей покровительнице, а еще через некоторое время состоялось мое посвящение в тайные обряды этой обители…
Совершенно обнаженная, я вошла в большой зал, стены которого были задрапированы лиловым бархатом, обрамленным деревянными рамами с тонкой резьбой. Повсюду были развешаны большие зеркала… Фреска на потолке имела своим содержанием самый безумный разврат, который только может представить себе пылкое воображение. Этой же теме был посвящен замысловатый рисунок толстого ковра, покрывавшего весь пол этого вертепа наслаждений..
По случаю посвящения, в центре зала был установлен алтарь с огромным фаллосом, искусно выточенным из слоновой кости.
Я произнесла слова клятвы и после этого была торжественно посвящена фаллосу. Едва закончился этот обряд, как толпа сестер с дикими криками набросилась на меня, и я должна была удовлетворить самые фантастические их желания…
Отныне я стала постоянной участницей оргий в этом зале, в равной степени воплощавшем в себе гений искусства и дух разврата.
Туда с наступлением ночи сходились монахини, одетые в простые черные туники, с распушенными волосами и босоногие. Они чинно усаживались на подушки, заменяющие стулья, и начиналось священное слушание…
На низких столах были в изобилии изысканные яства и вина. Вскоре бледные щеки разрумянивались, речи становились все более развязными, и вот — одна из самых нетерпеливых монахинь дарит своей соседке пламенный поцелуй, который, как искра порох, зажигает всю толпу, которая мгновенно рассыпается на пары, предающиеся самой безудержной похоти. Когда первая волна спадает, пары смешиваются одна с другой; обнаженные женские тела переплетаются в прихотливых композициях, издающих яростное рычание, стоны и вопли страсти…