Водитель рассматривал его, упершись рукой в потолок.
– Это же вы... Якуб... это вы... Я вас искал. Приходил к тому поезду полгода. Боялся,но приходил. Хотел у вас попросить прощения. За то, что тогда так ушел, не сказав ни слова. Каждую ночь приходил. Но вас не было. Потом меня забрали в клинику, и я не мог приходить, но во время увольнительных я приходил. И потом, летом, Христиана, она была со мной в той же клинике, сказала мне, что люди часто бывают только один раз на каком-нибудь вокзале, и что мне не стоит туда больше ходить, потому что я всегда возвращаюсь такой нервный. Я не верил ей, но не хотел иметь с ней проблем, поэтому больше не ходил. Но я знал, что вы приедете. Знал. Потому что я хочу перед вами извиниться за то, что тогда так ушел не попрощавшись. Не должен был так уходить. Не должен был. Потому что вы столько для меня сделали. А Христиана говорит, что вы – это такой ангел, и что у каждого есть такой ангел, и ничего в этом особенного нет. Потому что каждый заслуживает иметь такого ангела. И что я заслуживаю. Потому что я же не плохой человек. И она меня уговаривает, что может вас на самом деле не было, и что все это мне по пьяни тогда привиделось. Потому что я тогда крепко пил. Но она не знает. Она никогда не была на Лихтенберге. Никогда. На Лихтенберг никакие ангелы не приходят. Просто не приходят. И я хочу попросить у вас прощения, что тогда ушел, не прощаясь.
На минуту остановился. Погасил свет и продолжил:
– Потому что вы меня вытащили из-под того поезда, а я ушел, не сказав ни слова. Так не поступают. Просто не поступают. И я ходил на Лихтенберг, чтобы вас отблагодарить. Сначала за тот поезд, а уже потом – за Христиану. Спасибо вам. Скажу ей, что никакой это был не ангел. Что это были вы. И я уже никогда не буду нервным.
Замолчал.
Якуб в темноте нашел его ладонь и крепко сжал. Так продолжалось какое-то мгновение. Потом открыл дверь такси, вышел и вернулся в отель.