Война разгоралась, не допуская мысли о скорейшем освобождении. Немцы откровенно зверели и занимались проблемой уничтожения заключённых всё энергичнее. Сложность обеспеченья концлагерников продуктами питания разрешалась просто: то же количество баланды, которую съедала масса голодных полутрупов, делилось с вновь прибывшей партией заключённых. Но не только голод убивал несчастных. Были на вооружении охраны лагеря ещё холод, болезни и эксперименты медицинского персонала. Наказаниям так же не было границ.
Фёдор жил вопреки всем мыслимым законам бытия. Почему он так цеплялся за этот ежедневный рассвет и находил силы работать, ответа он не имел. Скорее всего, контузия от разорвавшегося вблизи него снаряда перекроила его психику и лишила того утончённого восприятия действительности, которое и делает душу любого человека хрупкой и ранимой при любой трагической ситуации.
Поляк, с которым дружил Фёдор, однажды утром не смог встать. Истощённое тело его стащили два немецких санитара и. даже не добивая, унесли в направлении крематория. Одиночество надолго стало спутником Фёдора. Худой, как многие, он мало менялся в последнее время. Тщательно съедал причитавшуюся порцию, закусывая крошившимися от недостатка кальция зубами. Практически зубы были почти и не нужны. Они только напоминали дикой болью о себе при глотании горячей баланды после стакана холодной воды. Несмотря на свой тридцатитрёхлетний возраст Фёдор стал похож на сгорбленного старичка.
Постоянная внаклон поза перешла и в переходы с места на место. Разогнуться не приходило в голову. Соседи его часто менялись, так что знакомиться он не успевал. Скорее всего, эти люди пытались спастись, выдавая себя за сапожников. К сожалению, время на обучение немцы не собирались давать, и обманщиков ждала суровая кара. Фёдора кормили гораздо лучше, чем тех, кто находился в бараке. Капо быстро заметил профессиональность работника, и повар накладывал баланду погуще да и сверху бросал кусочки какого-то мяса, которые приходилось просто глотать из-за их малого размера.
Но именно это благоволение давало шанс жить и жить, пропуская вне очереди концлагерников самых разных национальностей в печи крематория. Фёдор настолько отупел от однообразных движений, что даже не думал о той же участи для себя. Он перестал чувствовать время, превратившись в винтик военной машины, перемалывающей все человеческие чувства и оставляющей одно слово для каждого - жить!
Кто-то хотел жить любой ценой, кто-то хотел просто жить и бороться, как мог и как того от него требовали. Но вся орава заключённых упрямо цеплялась за каждый рассвет, за каждый день, за каждую благословенную ночь, за каждый час и за каждый дополнительный вдох воздуха, приторный от близости крематория. Лето сменяла зима, зиму сменяло лето.