Начальник отряда не отрывал проницательного взгляда от лица бригадира Балаева, будто впервые видел глубокий шрам над его правым глазом.
Второй заключенный, по фамилии Леус, лениво усмехнулся.
— А что думает наш председатель?
Леус, сжав рукой и без того короткий подбородок, не спеша процедил:
— При чем тут горячка? Это зря. Перед нами человек. Давайте потолкуем практически: многих ли исправил штрафной изолятор?
Я презрительно посмотрел на заключенных.
— Больно уж много у вас советчиков, гражданин начальник. Покойной ночи!
Я повернулся, чтобы выйти, но Дильбазов снова остановил меня.
— Нож оставьте у меня, он вам не нужен, — сказал он.
Это было неожиданно. Поборов минутную растерянность, я ответил:
— На пушку берешь, начальник!
— У нас с вами много встреч впереди, — ответил старший лейтенант спокойно, — успеете еще притворяться. Положите нож на стол.
Я неожиданно потерял самообладание.
— Вон какие руки у тебя длинные, обыщи!
Я с ненавистью смотрел то на бригадира, то на председателя совета актива. Это было их рук дело, только их!
— Возьмите, гражданин отрядный, — я положил на стол охотничий нож. — Если я захочу, у меня будет другой. Но у вас со мной ничего не выйдет! Так и знайте.
— Покойной ночи, — попрощался Дильбазов с бригадиром Балаевым и Леусом.
После минутного молчания он обратился и ко мне:
— Вы свободны, гражданин Пашаев. Бригадир выделит вам место…
Я провел эту ночь, как уже прочно обосновавшийся на новом месте жилец. Настало время подъема. Это было уже третье утро в колонии. От вчерашней уверенности и следа не осталось. Почему, я и сам не знал. Что-то меня мучило. И вот я стал думать — о себе, о своем отношении к преступной жизни.
Когда в разгар войны я попал на завод, то подружился с тем человеком, о котором выше уже говорил, с Ишхановым. Годами он был старше меня на много, лет на пятнадцать. Я никогда не думал что можно дотронуться до чужого добра: а вот понадобилось всего несколько месяцев, чтобы я стал квартирщиком… И еще каким!
Сначала его отношение ко мне я понимал по-своему, думал, мало ли на свете добрых людей! Да иначе и понимать не мог. Ведь он в эти тяжелые полуголодные годы делился со мною последним куском. Часто рассказывал мне о своей тяжелой судьбе. Затягивал меня в свои тенета все больше и больше.
Проходит время и я начинаю понимать, с кем имею дело. Но тут заговорило ложное чувство «благодарности». Подкатил к горлу вопрос: чем я должен отплатить? И я особых приглашений на ждал. Даже сейчас тяжело вспомнить, как я впервые стал примечать, в какую квартиру легче проникнуть.