Незримый поединок (Акперов) - страница 24

Мастер показал как вдыхают и выдыхают. Потом, удовлетворенный собственным объяснением, перешел на другую сторону мотора.

— А ведь чем не по-человечески устроено? Подумай-ка.

Он положил руку на покрытый нагаром коллектор. И, видя, что я молчу, продолжал:

— Это устройство сбоку коллектором называют. Он в свою очередь двоякую функцию выполняет: рабочую смесь всасывает и отработанные газы выбрасывает. Серьезная вещь…

Moe молчание не злило мастера. Как всегда, так и сегодня, встреча с будущим учеником пробуждала у него интерес к работе, вызывала ощущение радости труда. Он, видимо, как это бывало уже не раз в его жизни, видел во мне будущего человека труда. И никого другого.

— Теперь его изуродованное нутро поглядеть надо, — сказал он.

Он заставил меня нагнуться и получше разглядеть то, на что сам смотрел пристально, вдумчиво, даже задержав дыхание.

Одной своей мускулистой рукой Дурсунов взялся за кожух маховика, а другой, освободив собачку, на полоборота повернул храповое колесо. Двигатель принял полугоризонтальное положение.

— По всему нутру мотора проходит коленчатый вал. Посмотри, все изуродовано сгибами. Замысловатый вал. Я бы никогда не придумал.

Мастер огрубевшей, замасленной рукой, постучал по передней части двигателя.

— Моторное мастерство дело нелегкое. По-моему, нет лучше профессии в рабочем деле. Сам подумай: перед тобой покрытая ржавчиной штука. Ты начинаешь разбирать по «косточкам», соображать головой, что к чему. Собственными ногтями подгоняешь все заново одно к другому и пускаешь в пробный ход. Сначала почихает, попыхтит, как будто выздоравливает, потом разойдется и дело пойдет. Вылечили! Душа от радости бушует. Недавно разрозненные железки перед тобой лежали, а вот уже дышит окаянный, как человеческая грудь… Кто не помолодеет, когда сам видит, чего добился своим трудом!..

Мгновенно мною овладела звериная разнузданность.

— Удовлетворяйтесь своим трудом, молодейте, старый «Медведь», — злобно процедил я сквозь зубы. — И без твоего моторного дела стареть не думаю.

С этими словами я повернулся и вышел.

Мастер тяжело вздохнул. Горькая обида потушила его только что жизнерадостные глаза. Он грустно посмотрел мне вслед и сплюнул…

He могу простить себе, да собственно говоря, до сих пор не могу и понять, почему я в то время был таким, за несколько месяцев надоел буквально всем. Наотрез отказывался от работы. Занимался картами, вымогательством, даже хулиганством. А потом вдруг понял, что волынка моя бесплодна.

Многие до первого суда общественности примыкают к нашему брату. Но как только один раз вытащат такого на середину, на общее собрание всей колонии или на совет актива, да как разрисуют, — смотришь, назавтра уже и не узнаешь человека. А там, чего доброго, шефство над тобой возьмут, воспитывать станут индивидуальными методами…