Когда Оуэн поднял глаза, Стерлинг уже отложил вилку, словно забыв о еде на своей тарелке — хотя осталось там не так уж и много.
— Я бы хотел поехать с вами. Я пойду куда угодно, если вы меня попросите, но не только поэтому. Я… не знаю, как лучше выразиться… для меня честь, да, пожалуй именно так, что вы разрешите мне поехать с вами.
Можно было бы небрежно усмехнуться в ответ, и Оуэн по привычке чуть не сделал этого… но притворяться, что слова Стерлинга его не тронули, было бы по меньшей мере лицемерием. Он никогда не лгал сабам или друзьям, а Стерлинг был и тем, и другим и заслуживал серьезного ответа.
— Если они в самом деле знают, что я рядом, что вспоминаю их, если только это возможно, думаю, они были бы рады увидеть тебя рядом со мной. — Он посмотрел в глаза Стерлингу. — Они были бы рады, что я счастлив.
Стерлинг ответил на его взгляд, в его глазах читалось медленное осознание того, что только что сказал Оуэн.
— Вы… вы этого заслуживаете, — наконец сказал он. — Я хочу, чтобы вы были счастливы. Хочу, чтобы… хочу… — Он вздохнул и отвел глаза. — Я хочу еще бекона. Простите. — Оттолкнувшись от стола, Стерлинг встал и направился к фуршетным стойкам, оставив Оуэна задаваться вопросом, что же он собирался сказать.
После этого Стерлинг упорно придерживался обыденных тем, а поскольку так было проще, Оуэн позволил ему это. Они вышли из ресторана и направились в местный цветочный магазин, где Оуэн покупал цветы родителям в прошлом году… он был по пути.
— Как насчет этих? — предложил Стерлинг, и, развернувшись, Оуэн увидел, что тот держит в руках что-то лиловое, похожее на ирисы.
Он бы никогда такие не выбрал, потому что предпочитал желтые или красные, что-нибудь яркое, напоминающее об осени, но так как он не верил, что отец в самом деле узнает, какие цветы будут лежать на его могиле, кивнул. Почему-то из-за участия Стерлинга все это казалось более важным, чем просто традиция, которая существовала еще недостаточно долго, чтобы называться таковой.
— Они очень красивые. — Он взял букет ирисов из рук Стерлинга и добавил их к охапке розовых сильно пахнущих роз. — Пошли.
Дорога на кладбище оказалась недолгой, а на маленькой парковке стояло не так много машин, хотя на дорожках между более новыми могилами то здесь, то там мелькали люди. Оуэн всегда очень сочувствовал одиноким скорбящим, кто-то неловко раскладывал цветы или рвал сорняки, кто-то стоял молча, опустив голову.
Раньше он и сам был таким — он не старался ходить на могилу родителей по каким-то особым дням, кроме этого, просто когда ему их не хватало, или когда что-нибудь напоминало о них, он останавливался у кладбища, всего на пару минут, — но не сегодня. Сегодня, как той женщине, цепляющейся за руку брата — внешнее сходство сразу выдавало в них родственников — или как той паре с ребенком, ему было с кем разделить свое горе, пусть за несколько лет оно и притупилось.