— Шоколад, — ответил Оуэн. — И все острое, но не чересчур перченое; мне нравится вкус, а не острота. Утку, как ее готовят во Франции, сочную, с кровью… что угодно свежесобранное из своего сада… Боже, да много чего. — Он улыбнулся. — Но больше все-таки шоколад.
— Я запомню, — сказал Стерлинг, а Оуэн задумался, не ждать ли ему в будущем шоколад в подарок. Стерлинг встал, взял свои тарелки, отнес к раковине, чтобы сполоснуть, и уставился в окно. — Вау, ну и снегопад.
Оуэн подошел к нему со своей тарелкой, чашкой и вилкой. Сгрузив все в раковину, он встал за спиной Стерлинга и обнял его за талию, любуясь кружащимися снежными хлопьями. За окном нещадно мело, знакомые очертания кустов и дорожек были едва различимы.
— Все еще хочешь лепить снеговика?
— Может быть, если снег прекратится. — Судя по всему, в ближайшее время надеяться на это было глупо. Стерлинг довольно вздохнул. — Как здорово.
— Любоваться на снегопад из окна? Как только мы окажемся на улице, ты сразу изменишь свое мнение.
— Нет, быть здесь, с тобой.
Второй раз за утро Оуэн растерялся. Стерлинг был так искренен, выражал свои эмоции, не сдерживаясь и не смущаясь. Не то чтобы Оуэн не разделял мнения Стерлинга о том, что здорово быть с тем, кто тебе нравится, и наслаждаться его обществом, когда на улице непогода, но он не думал, что мог бы сказать об этом так открыто.
— Ты романтик, да? — спросил он насмешливо. — Мне теперь ждать дюжину роз на День Святого Валентина?
Стерлинг повернулся к нему, случайно задел многострадальной пятой точкой стойку и вздрогнул.
— Дюжину дюжин, если я смогу это себе позволить, и мне кажется, ну не знаю, тебя ведь это не задело бы? — Он вопросительно посмотрел в глаза Оуэна. — Знаешь… некоторые парни не любят цветы. Ну то есть когда им их дарят. А ты?
— Не помню, чтобы кто-нибудь когда-нибудь дарил мне цветы, — ответил Оуэн. Какая-то непривычная нежность заставила его улыбнуться в полные тревоги глаза Стерлинга и серьезно сказать: — Пожалуй, мне было бы приятно, если бы ты подарил мне несколько. Две розы, например. Белую и красную. — Он положил ладонь на зад Стерлинга, обхватив ягодицу, но не сжимая. — О символике цветов тебе придется догадаться самому.
— До Дня Святого Валентина еще пара месяцев, но, думаю, я не забуду, — сказал Стерлинг и нарочно чуть подался назад, тихо охнув, когда давление на синяки усилилось. — А если ты решишь, что я могу забыть, то всегда можешь мне напомнить.
Нежность сменилась желанием, чистым и незамутненным, возбуждение накрыло так внезапно, что Оуэн не смог скрыть его. Глаза Стерлинга потемнели, губы приоткрылись. Оуэн понимал: один его жест, и тот опустится на колени и будет ждать приказа, чтобы доставить ему удовольствие, с готовностью открывая рот для пальцев Оуэна, а потом и члена. Умение Стерлинга отдавать и подчиняться казалось безграничным, и горячая волна, захлестнувшая Оуэна при этой мысли, пьянила почище, чем могла бы реальность.