— Раз-раз-раз-раз… — хриплым голосом лаял Полу-птахин.
Он весь был в движении. Руками, ногами, головой отсчитывал такт. Грозно впивался глазами в команду, по временам идя спиной вперед. Гигантскими прыжками, не сбиваясь с ноги, перескакивал с фланга на фланг. Шипел, делал страшное лицо, весь кипел и бурлил вдохновенным экстазом.
Вприпрыжку прошел озабоченный атаман. Стал он меньше ростом, подобрал живот, одутловатое лицо потеряло взыскательное выражение, обрезалось и озябло. Широкие, изумленные брови не внушали страха, и усы повисли смирными сосульками.
Разместились полукругом перед церковными воротами. Вышел из церкви о. Иван с крестом — генерал хоть и иноверец, но было известно, что с большим вниманием относится к православным храмам. Ждали чинно, торжественно, в молчании. Поглядывали на колокольню, где добровольцы-сигнальщики должны были иметь наблюдение за окрестностью.
Прошли томительные минуты. Четверть часа, полчаса. Вздыхать стали, истомились. Пробегавший мимо пегий поросенок остановился, поводил пятачком в воздухе, видимо, озадаченный необычным скоплением двуногих. Ребятишки от скуки занялись им — тюкнули. Поросенок испуганно ухнул, бросился вперед, под ноги духовенству и начальствующим лицам. На него затопали, закричали. Он храпел, метался, взвизгивал в сомкнувшемся круге топочущих ног. Ребятишки со смехом ловили его. Атаман голосом, полным отчаяния, кричал:
— Да вы дорогу ослобоните! Ослобоните ему дорогу! Назад отпужните его!..
Кто-то из проворных ребят поймал-таки за ногу пегого нарушителя порядка. Поросенок отчаянно забрыкался, завизжал, но под общий хохот торжественно был выволочен на простор, получил пинка ногой и усиленным галопом понесся прочь. С колокольни послышались крики: «Едут!» — и. когда снова разместились все в прежнем торжественном порядке, стихли, выравнялись, слышно стало, как подвигался издали, из-за левад и садов, тонкий, качающийся звон колокольчиков. Ближе, ближе… Растет, становится отчетливее, грубее — волнением наполняются сердца…
Вот из-за угла показывается тройка, другая, третья…
— Смирно! На кра-а-ул! — чуть слышная, заглушенная звоном, пропела команда Полуптахина.
Генерал, седенький, кособокий, вида маловнушительного, должно быть, пересидел ногу, долго топтался на месте, выйдя из экипажа, потом, прихрамывая, подошел к караулу. У атамана прыгала рука под козырьком и плясал подбородок, когда он, большой и толстый, рапортовал этому невзрачному, седому старикашке.
Генерал, не дослушав атамана, подошел к старикам. Старики сняли шапки и нестройным лаем ответили на приветствие. Что-то долго хрипел голос генерала — как ни напрягал слух дед Герасим, стоявший на фланге, ничего, к огорчению своему, не поймал из генеральских слов. Изредка, точно ковш с опрокинутым щебнем, разом просыпалось несколько голосов: