— Либо его вообще не считают за пленного — хотя бы для вида 'О, братишка, ты свободен! Мы освободили тебя от гнета! Давай, помогай нам расправиться с вашими угнетателями!'. Или он как все но просто в сторонке и на него в отличие от остальных — нет внимания. 'Дежурный придет — разберемся'. А так как-то выходит что пленный рулит ситуацией — не он выпрашивает семью свою спасти и его не убивать — а ему видишь предлагают а он кобенится. Нельзя так — убежденно говорит капитан.
— И как бы ты поступил? — спокойно, без подковырки, а заинтересованно спрашивает снайпер.
— Я бы, чего греха таить, в таком варианте позаводил бы его еще на большую наглость — на виду прочих, а потом пристрелил. Демонстративно. Образцово-показательно. И остальные бы запели сразу — убежденно говорит капитан спецназа.
В общем мне действительно позиция Ремера понятна. Просто на самом деле, после разведчика, да тот шоферюга еще и сам добавил — 'опять разведка?' — с ним я бы так разговаривать не стал. Пускай наемники, пускай разведка незнакомая, и много еще пускай. Но вот предствлю, как с пробитым брюхом уходить от собачек и их хозяев, а потом еще и от зомби. Которые медленные, да. Но с пробитой брюшиной и сам не спортсмен, и тут по уму раненому форы бы дать, но не те вокруг существа, чтоб о милосердии и гуманизме вспоминать… Ловлю себя на том, что представляю себе ремейк картины Мане 'Завтрак на траве' с Мутабором, Блондинкой. И провизией в виде этих наших пленных. С другой стороны — мое дело тут даже не шестнадцатое. Вот курсанты — те глазами сверкают свирепо. Наверное полностью согласны с Ремером. Я даже не знаю кто должен был бы резче реагировать — вояки и все те, кто имел схожий опыт, или те, кто впервый столкнулся — вот свои убитые, вот тот, кто их убил. Разведчик-то покойный на дереве сидевший, впечатление на нашу молодежь произвел сильное, хотя всякое видали. Очень всякое.
— Так что слишком миндальничаешь. Тем более, с таким вот… Злобного-шипящего джыгита и то бы пнули разок и все — а такого, делового-спокойного… Мне он не понравился, и вел ты себя с ним неправильно… — заканчивает капитан.
Ильяс кивает. Потом не без ехидства говорит:
— Ты почти во всем прав. Все верно сказал. Только вот потому ты и остался капитаном, а не майором. Майор сразу мне маякнул — слабое звено тут шоферюга, но держится достойно. Значит что? Значит он в холуях, но еще не привык к этому, тяготится. А что у холуя первое? У холуя первое — упавшего хозяина пнуть и к новому перекинуться, чтоб героически служить, ага?
Ремер удивляется.