Это мучительное десятилетие реформ завод напоминал кита, выброшенного из бушующего сочного океана на отмель. Без глубины, под палящими лучами высыхал, умирал и страдал. И было неясно: успеют ли набежать новые волны, наполнить обмелевший залив, чтобы кит ощутил плавниками и ластами мощь стихии, поплыл, ушел в глубину. Или ему суждено здесь исчахнуть, быть расклеванным хищными, жестокими чайками.
Завод жадно искал заказы. В отличие от других, мелкотравчатых производств, он не мог изготовлять памперсы или одноразовые шприцы. Он нуждался в огромных изделиях, созвучных его машинам, прессам, пространствам. Такие изделия дала нефтехимия. Нефтеперегонные цилиндры, башни, сосуды, огромные сферы, они чем-то напоминали ядерные реакторы. Для них нужна была такая же прочная сталь. В них протекали такие же едкие и разрушительные химические реакции. Они были столь же циклопичны. Завод строил эти сияющие параболоиды, шары, огромные серебристые самовары, кипятившие нефть, направлял на перегонные заводы Сибири. Вершиной этого производства явился "пермский сосуд", огромная бочка, склепанная и выточенная здесь, на Ижорах. Она была столь велика, напоминала космическую ракету для лунного старта. Для ее отгрузки потребовалось строительство специальной дороги, которую завод проложил от цеха к берегу Ижоры. Медленно, на множестве шасси, с трудом подлезая под контактные сети, сопровождаемая сиренами ГАИ, двигалась эта громада к берегу Ижоры. Но эти нефтяные колонны не могли загрузить завод в полную меру. Завод ждал, перебивался заказами, терпел, совершал подвиг стоицизма, сберегал технологии, сохранял коллективы, накапливал внутреннюю энергию сопротивления, ожидая большой воды, большого заказа. Такой заказ пришел из Ирана — строительство реакторов для атомной станции в Бушере.
Пресс упирается в бетонный пол могучими стальными ногами. Давит длинную малиновую болванку с усилием 12 тысяч тонн. Дрожит от напряжения, отекает железной росой, исходит стальной горячей испариной. Мнет, плющит болванку, словно мягкий пластилин. Выдавливает ее в длину, лепит черными чуткими пальцами. Наращивает, ослабляет усилия. В бесформенной малиновой жвачке смутно просматривается образ будущего сияющего вала, на котором засверкает, засвистит раскаленная турбина. Люди за диспетчерским пультом едва заметны, кажутся крохотными на фоне грандиозного слоновьего пресса. С помощью чуткой электроники отслеживают давление стальных бицепсов, переворачивают с боку на бок накаленную лепешку. Похожи на скульпторов, которые из огромной красной глыбы сотворяют будущую скульптуру. Пресс устал, устарел, принадлежит к тому поколению громадных машин, которые отработали свои сроки, выпустили на свет несчетное количество могучих изделий, и время ему уходить. Но его не отпускают с завода. Нет денег на обновление станочного парка, и механики продлевают ему жизнь. Направляют в ремонт, массируют его утомленные суставы, впрыскивают лекарства, продергивают новые чувствительные электронные нервы. На время исцеленный, ветеран снова возвращается в дело. Снова мнет и плющит громадные детали, ожидая того мгновения, когда ему на смену придет новая молодая машина, а его разрежут на части, кинут в стальное варево мартена, и из его стальной, утомленной плоти родятся новые механизмы.