— Прошу прощения, — сказала я уже гораздо тише. — Если вы направили ее не к Кристофу, то к кому же? Ведь это Кристоф направил ее к вам.
— Это было очень трудное решение, мне пришлось выбирать между онкологом и хирургом-педиатром. Может, впоследствии окажется, что я ошибся, но я решил в пользу последнего. Я направил ее на Грейт-Ормонд-стрит.[32]
— Грейт-Ормонд-стрит? Это же не должен быть простой педиатр.
— Состояние Анджелины не относится к компетенции мистера Раднора.
— Да нет же, относится!
— Нет. Говорю вам, не относится.
— Но почему?
Он вздохнул.
— Когда мы разговаривали у меня в кабинете, ваш муж упомянул нечто такое, что мне хорошо запомнилось.
— Мой муж не имеет к этому никакого отношения.
— Мать Анджелины жила возле свалки химических отходов — вот что он сказал. Гербицидов. Диоксинов. Помощники Ричарда Шпитца вам все это объяснят, — сказал он. — Они видели результаты МРТ и очень заинтересовались. Они действительно хотят…
— Ричард Шпитц? — перебила я. — Вы сказали — Ричард Шпитц?
— Да. Ричард Шпитц.
— Боже мой! — рассеянно произнесла я, глядя на деревья, которые ветер сгибал почти пополам. Мне все стало ясно. Одна моя подруга когда-то работала у Ричарда Шпитца, и я теперь точно знала, о чем говорит Гай. — Боже мой! Теперь я поняла.
— Что вы поняли?
— Откуда там кость. Вот почему она до сих пор жива. Вот почему.
Гай Пикот был прав: Кристоф не имел отношения к уродству Анджелины. Ее «хвост» вовсе не был опухолью. И не имел ничего общего с расщеплением позвоночника. Это означало, что все мои усилия были простой тратой времени. Абсолютно все.