Как‑то через год был такой разговор.
— Вы знаете, я возражала против Вашего прихода в отделение. А вот прошел год и все в порядке, у нас не было ни одного конфликта.
— Благодарю Вас. Вы знаете, что такое тормозные колодки в автомобиле?
— Нет, не знаю.
— Это неважно, их назначение отражено в названии. Так вот, за этот год я меняла эти самые колодки не единожды. Они сгорали. А конфликты, кому бы они помогли? Пострадали бы от них, прежде всего, студенты. Я не могла этого допустить.
Многое за эти годы менялось в наших судьбах, но мое отношение к этой женщине всегда оставалось уважительным. А быть или не быть на работе теплым дружеским связям — зависит, прежде всего, от тебя самого. Это я знала хорошо. Появились они у меня и здесь, но не сразу, и далеко не со всеми. Я еще не постарела, я просто возмужала.
Самое трудное в детской хирургии, конечно, было вначале. Всю жизнь я одним из самых смертных грехов почитаю некомпетентность. А сюда я пришла абсолютно не зная педиатрии. В институте пять дней на одном семестре, да пять на другом, вот и всей учебы. Очень мало лекций, хоть и хорошего лектора, и обаятельного человека, так похожего на Айболита. С преподавателями не очень повезло. Несчастные женщины не могли отделить супа от мух, а потому в эти десять дней пытались вложить нам в голову весь курс, всю программу. До сих пор с дрожью вспоминаю занятия по кормлению грудных детей. Нам бы что‑нибудь из часто встречающегося в жизни, а до тонкостей этого самого кормления дойдет тот, кто будет педиатром. Мне, нынешнему педагогу, те два цикла педиатрии были хорошим уроком. Надо знать, как не надо учить, особенно это впечатляет, когда эксперимент поставлен на тебе самом.
Не знала я педиатрии и очень чувствовала это на Урале.
Побаивалась новорожденных. Даже своя дочка, там родившаяся, с ее красно–желтой окраской вначале представлялась мне довольно‑таки таинственным и непонятным существом. Тяжелых ошибок, промахов с новорожденными у меня там не было. Молодежи в тех деревнях было мало, рожали редко. Колоссальная степень заражения местности обернулась самыми тяжелыми пороками развития, чаще несовместимыми с жизнью, или мертворождениями. В огромном по площади районе, где было только 14 тысяч всего населения, за 1961 год, четвертый после радиоактивного загрязнения, родилось два анэнцефала. Так называют врожденных уродов без мозгового черепа. У них есть только лицевой череп, но лицо их очень откровенно напоминает жабье. Страшное зрелище даже не для слабонервных. Эти дети нежизнеспособны и умирают в первые часы после рождения. Но какое‑то время они живут. Во всяком случае, врачи успевают это увидеть. Редко кому из них это удается. Я бы предпочла жить без таких воспоминаний, но мне «счастье» это привалило дважды. В моем новом месте работы пороки развития были поскромнее. О том, что я видела, доктора только читали. Чуть ли не сразу мне определили палату новорожденных. Они тогда редко выживали после операции в отделении. Как большинство лечебников, наша заведующая довольно откровенно сомневалась в их перспек- тк пости, а, может, в глубине души, и целесообразности большой суеты вокруг них. Во всяком случае, всех их оптом, т. е. с пороками развития и тяжелыми гнойными заболеваниями, дали мне.