не беспокоиться», помощи вашей больше не потребуется. А на соседнем столе физически одаренный недоросль 14 лет, длиной 170 см, массой 70 кг, с порослью на необходимых местах и водянкой яичка. Вот тебе и узкая специальность. Диапазон, черт побери!
Это я костыляю себя, идя почти каждый день по «пуповине» туда и обратно. Это такая узенькая асфальтная дорожка длиной 50 метров между экстренным корпусом, откуда я пришла, и где на четвертом этаже помещается теплая моя плацента, и детским корпусом, куда меня кинули, вняв моим домогательствам и по причине появления на кафедре нового раздела преподавания — детской хирургии. Произошло это в январе 1970 года, на тридцать третьем году моей жизни.
Я не могу не бегать по этой самой пуповине. Я очень скучаю по своим. У нас была прекрасная атмосфера на кафедре с самого первого дня моей аспирантуры. Молодой шеф, сорок пять ему тогда было, много молодежи 26—30 лет, человек шесть–восемь в разные годы, мало стариков и они не очень «возникали». Нам, молодым, нечего было делить, мы учились в аспирантуре, ординатуре, работали над диссертациями, будучи больничными ординаторами. У нас была одна компания и я в ней чувствовала себя очень уютно.
Здесь же в детской хирургии я многих хорошо знала, с тремя училась в институте на одном курсе, несколько человек уже учились у меня и тем не менее я сразу почувствовала скрытую враждебность. Хорошо, что я не знала тогда, как заведующая, пожилая женщина, вначале сопротивлялась вообще приходу кафедры, потом, видя тщетность этих потуг, требовала от шефа «любого мужчину» и особенно возражала против моей кандидатуры. К счастью, от нее не зависело ничего, кроме того, правда, что она могла попортить мне крови. Переговоры шефа с нею — это скорее дань его хорошему воспитанию.
Так я, пройдя школу района, каторгу аспирантуры, имея десятилетний опыт хирурга, кандидатскую степень, пришла в детскую хирургию и начала снова учиться. Учиться у всех, в том числе, и у своей студентки вечернего отделения, у своего сокурсника, чья профессиональная биография избежала таких зигзагов, как моя. Я мрачно шутила, что ассистент — это тот человек, который ассистирует. Диапазон хирургической работы отделения был в основном неотложный. Плановая работа составляла малую часть и была в пределах типовых операций. Мне знаком был этот тип людей, которые достигнутое ими в конце жизни почти обожествляли, а остальную
часть человечества не считали достойными таких сияющих вершин, будь то даже скромное место завотделением. Учебной комнаты или стола в ординаторской, просто своего постоянного места, там же в ординаторской, у меня не было. Но я без него обходилась. Я умела писать на коленях, сидя на диване, я даже любила так писать. Все это мелочи и я не придавала им значения. Не это меня удручало. Было ощущение, будто на спине у меня или на затылке — мишень.