— Они были такими… такими мертвыми! Я не знал, что делать. Совсем потерял соображение. До этого я был вполне собранным и беспокоился только, хватит ли нам денег, чтобы выбраться из страны, а после того, как я увидел их лежащими там, все как будто выключилось.
— У тебя был шок, — сказал Джим.
— Наверное. Как бы то ни было, женщина, имя которой я вспомнить не могу, взяла меня за руку и вывела из дома. Я думаю, что она накинула на меня что-то, какой-то плащ или накидку, но я не уверен в этом. Она держала меня за руку, и мы просто шли и шли сквозь все эти крики и убийства. Я до сих пор не могу понять, почему меня не убили.
— Если бы они поймали тебя, они использовали бы тебя в качестве заложника, — сказал Джим.
— Может быть. Я помню, как мы шли по улицам, а потом не помню абсолютно ничего, как будто бы потерял сознание или что-то в этом роде. Через пару дней я пришел в себя и понял, что нахожусь в доме у этой женщины, в крохотной комнатке без окон, в которой было жарко, как в печи, и что эта женщина, наверное, спасла мне жизнь. Я попытался открыть дверь, но она была заперта, и тогда я подумал, что они держат меня здесь как пленника — не заложника, это мне не приходило в голову, а именно пленника. Мне было все равно. Она приносила мне еду и воду, а кто-то из мужчин семьи выводил меня иногда, чтобы помыться в ванной. Они разговаривали со мной на фарси — я понимаю этот язык, но я не слушал и не разговаривал с ними. Видимо, я ел то, что мне приносили, но я не помню. Большую часть времени я спал.
Через некоторое время они стали оставлять дверь открытой на ночь. У них в доме был маленький внутренний дворик, и я думаю, что свежий воздух оживил меня. И кроме того, ночью было прохладнее. Я выползал во дворик и смотрел там на звезды. Наконец, через несколько дней или может быть недель, я понял, что они прячут меня. Они не могли меня держать в качестве пленника, потому что не забрали у меня ничего — даже денег, которые я хранил в специальном поясе, сняв его, когда она дала мне такую штуку, которую носят там местные жители, знаете, такая просторная, как платье — я носил ее, потому что в ней было прохладнее, чем в моей одежде. Я бросил пояс с деньгами в угол, и он все еще лежал там, и деньги были в нем, и рубин и два бриллианта, которые я зашил туда на самый крайний случай. Мне стало лучше после этого, после того, как я понял, что не являюсь для них пленником. Я стал больше есть, попросил что-нибудь почитать, и женщина принесла мне журналы. Но я все еще не разговаривал — я почему-то не мог разговаривать.