После короткой тишины Уилл продолжил:
— Смешно, ведь я никогда по-настоящему не задумывался об этом раньше. Я думаю, родители знали, что я не похож на всех остальных, но ни один из них никогда не сказал об этом ни единого слова. Они просто предоставили меня самому себе.
— А в чем все-таки было твое отличие?
— Просто я всегда ощущал свою отдельность, с тех самых пор, как я помню себя. Не спрашивай почему — у меня нет об этом ни малейшего представления. Я испытывал чувства, которые даже не мог описать словами. Другие дети даже не задумываются о многих вещах, а я просто мучился из-за них. Внешне это проявлялось в том, что я задавал окружающим слишком много вопросов и чувствовал все так глубоко и плакал так легко, что моя сестра, хотя она и была младше меня, называла меня плаксой. Что-то в этом роде. И еще я просто ненавидел всякие виды спорта. Постоянно подчеркиваемая необходимость победить прямо-таки отвращала меня от этого, хотя я и играл в баскетбол, когда учился в подготовительной школе. Что мне действительно нравилось — это чтение. То, что я научился читать, до сих пор считаю самым важным событием в своей жизни! В самом раннем детстве я полюбил одну сказку и никогда не забуду, что я испытал, когда смог впервые прочитать ее сам. Это была сказка о псе, который принадлежал самому себе. Не дворняжка и не маленький щенок-сирота. А такой большой, слегка неряшливый, но все же симпатичный пес, который прекрасно жил, обходясь без хозяина. Это так глупо, правда; но я как-то отождествлял себя с ним. Пес, который принадлежал самому себе. Я не вспоминал об этом уже много лет!
— И совсем не глупо. — Бренвен поставила локти на стол и уперлась подбородком в сложенные пальцы. — Большой, слегка неряшливый, но все же симпатичный — да это просто отличное описание тебя! Должно быть, ты знал, каким вырастешь.
На какое-то мгновение Уилл показался ей смущенным, но затем его лицо расплылось в улыбке. Он потянулся через стол и своей длинной рукой вцепился легонько в один из черных локонов Бренвен.
— Неряшливый? Как ты посмела называть меня неряшливым!
Она, смеясь, захлопала ладонью по его руке:
— Я ненавижу мальчишек, которые дергают меня за косы!
— Да? — Он тут же протянул и вторую руку и легонько дернул ее за волосы с другой стороны.
Она вскочила со стула и, обогнув стол, подбежала к нему с криком:
— Грязнуля, грязнуля! Я сейчас надеру твои грязные уши!
Именно так она в детстве играла со своими братьями, которые дразнили ее, и внезапно Бренвен перестала быть молодой женщиной, которая всегда казалась старше своих лет. Ее пальцы мелькали, волосы развевались, она, смеясь, уклонялась от его рук и одновременно пыталась дотянуться до ушей Уилла. Смеясь, он притворялся, что защищается от ее ударов и одновременно с ужасным южным акцентом молил о пощаде.