— Леди и джентльмены! Эту даму зовут миссис Пегги Уэнтворт. Она вдова, которую я давно и хорошо знаю, которой долгие годы пытался оказать помощь, чья жизнь изобилует ошибками и которая пытается в несчастьях своих обвинить меня. Я надеюсь, что после нашего сообщения, когда вы все узнаете то, что Пегги собирается вам сказать, вы будете снисходительны и терпеливы к ней. Я надеюсь, вы проявите милосердие к ней, как и ко мне, помня, как трудно бывает терпеть невзгоды без того, чтобы не попытаться найти их виновника и указать на него пальцем.
Он сцепил руки за спиной. Ноги его были плотно сдвинуты.
— Леди и джентльмены! Моя старинная приятельница Пегги совершенно права.
Даже Пим, убежденный в том, что хорошо изучил все приемы ораторского искусства Рика ни разу не слышал, чтобы речь его была столь ясной, прямой, лишенной малейшей напыщенности.
— Много лет назад, леди и джентльмены, когда я был еще очень молод и пытался пробиться в жизни, как мы все пытаемся пробиться, чего бы это ни стоило, не очень-то задумываясь о путях, я очутился однажды в положении мелкого клерка, на время взявшего из ящика несколько марок и не успевшего их вернуть, прежде чем его поступок был раскрыт. Однажды я нарушил закон. Это правда. Моя мать, как и Пегги Уэнтворт, была вдовой. Отец был для меня лишь символом и примером для подражания, а из родных у меня были только сестры. Лежавшая на мне ответственность за семью заставила меня переступить пределы того, что нам диктует буква закона и что слепое, но мудрое Правосудие почитает дозволительным. И Правосудие Не замедлило откликнуться. Я заплатил сполна и буду платить по этому счету всю мою оставшуюся жизнь.
Челюсти его разомкнулись, массивные руки простерлись вперед, а одна из них вытянулась в сторону «ветеранов-буревестников» в первом ряду, в то время как взгляд его и голос устремились во мрак задних рядов.
— Друзья мои — и вы, дорогая Пегги, которую я все же считаю своим другом, верные мои сторонники в Северном Галворте, я вижу среди вас сегодня мужчин и женщин, еще достаточно молодых, чтобы совершать необдуманные поступки. Я вижу и других — людей, умудренных жизненным опытом, чьи дети и внуки уже вступили в жизнь, чтобы, следуя велениям своих страстей, бороться, делать ошибки и исправлять их. Мне хочется задать вам, пожилым, следующий вопрос: если кто-нибудь из молодежи, ваш сын или внук или мой сын — вот этот молодой человек, здесь присутствующий, готовящийся к тому, чтобы занять высочайший пост среди всех, каких можно достичь на юридическом поприще, — если бы один из этих молодых людей однажды оступился, совершил ошибку и, сполна заплатив потом по счету, который взыскивает общество, возвратился на родительский порог со словами: «Мамочка, это я! Папа, это я!», разве кто-нибудь сидящий в этом зале сегодня вечером смог бы захлопнуть перед ним дверь?