— Там стоял дефис, — сказал ему на следующий день Сефтон Бойд. — Кто бы это ни был, он написал мою фамилию через дефис, а в ней нет дефиса. Если я найду этого мерзавца, я убью его.
— Я тоже, — как верный друг, пообещал ему Пим, и пообещал вполне искренне. Как и Рик, он учился искусству жить одновременно в нескольких измерениях. Это искусство заключалось в том, чтобы всякий раз забывать все, кроме того, где ты сейчас находишься и от чьего лица говоришь.
Влияние, которое оказала смерть Липси на маленького Пима, было многообразно, и последствия ее были далеко не только отрицательными. Кончина эта закалила его как личность, укрепила его во мнении, что женщины существа ненадежные, склонные к внезапным исчезновениям. На примере Рика он усвоил значение респектабельной внешности, понял, что единственный путь к безопасности — это видимость законности. В нем росло убеждение, что он тайная пружина и двигатель всего происходящего. Например, это он, Пим, спустил шины мистеру Гримблу и высыпал в бассейн три шестифунтовых пакета соли. И при этом он же, Пим, руководил поисками преступника, измышляя множество хитроумных и заковыристых ходов и способов проверки и бросая черную тень на множество устойчивых репутаций. С уходом Липси он мог целиком отдаться любви к Рику, и, что даже было еще удачнее, он мог любить его издали, потому что Рик опять исчез.
Сел ли он снова в тюрьму, как и грозил Липси? Обнаружила ли полиция зеленый шкафчик? Пим не знал всего этого тогда, как, говорю наобум, не знает этого сейчас и Сид. Из рядов вооруженных сил Рик был неожиданно вычеркнут на шесть месяцев раньше срока, со ссылкой на списки подследственных, но в архиве никаких следов дела обнаружено не было, возможно потому, что там работала одна дама, преданный друг Перси, готовая служить ему верой и правдой. Какова бы ни была истинная причина, но факт тот, что Пим опять был предоставлен самому себе, из чего извлекал немало удовольствия. На выходные Олли и мистер Кадлав брали его к себе в Фулхэм в квартиру на первом этаже, где всевозможным образом баловали его. Мистер Кадлав, по-прежнему не имевший себе равных во всевозможных умениях, учил его борьбе, а когда они все вместе выбирались на реку на прогулку, Олли обряжался в женское платье и начинал говорить таким писклявым голосом, что, кроме мистера Кадлава и Пима, никто на свете не догадался бы, что тряпки эти скрывают мужчину. На каникулы более длинные ему полагалось гулять по обширным владениям Черри рука об руку со Сефтоном Бойдом и слушать совсем уж душераздирающие истории про частную школу, куда ему вскоре предстояло поступать — как новичков там заворачивают в тюки, привязывают к бельевой корзине и спускают вниз по каменной лестнице, как впрягают их в двуколку, цепляя за ухо рыболовным крючком, и гоняют по школьному двору, заставляя возить на себе старшеклассников.