Корабль вздрогнул. Тяжесть навалилась на Реймона. Он чуть не упал на палубу. Металлический шум пронизал корпус, как гонг basso profundo. Вскоре все утихло. Вернулась невесомость. «Леонора Кристина» прошла сквозь еще одну галактику.
Эти прохождения участились. Неужели корабль никогда не встретит конфигурацию, которая позволит ему остановиться?
Могли ли Нильсон, Чидамбарна и Фокс-Джеймсон просчитаться? Может, они начали это осознавать? И именно поэтому работают допоздна в лаборатории в последние недели, и так молчаливы и озабоченны, когда выходят наружу перекусить и поспать?
Ладно, Линдгрен наверняка получит сведения от Нильсона, когда они подтвердятся. Каковы бы они ни были.
Реймон поплыл по лестничному колодцу к палубе команды. Он зашел в свою каюту, а потом нашел нужную дверь и позвонил. Не получив ответа, он толкнул дверь. Заперто. Соседняя дверь на половину Сэдлер была открыта. Он вошел в ее половину каюты. Перегородка между ней и ее мужчиной была опущена. Реймон убрал перегородку.
Иоганн Фрайвальд плавал в воздухе на конце страховочной веревки.
Рослая фигура скорчилась в зародышевой позе. Но в глазах была настороженность.
Реймон ухватился за поручень, встретил этот взгляд и сказал уклончиво:
— Я удивился, почему тебя нигде не видно. Потом мне сказали, что ты себя плохо чувствуешь. Могу ли я чем-то помочь?
Фрайвальд что-то буркнул.
— Вот ты мне действительно можешь помочь, — продолжал Реймон. — Ты мне чертовски нужен. Ты лучший дружинник — полицейский, советник, глава рабочих групп, генератор идей — который у меня был за все это время. Без тебя мне не обойтись.
Фрайвальд заговорил с видимым усилием.
— Придется обойтись без меня.
— Почему? В чем дело?
— Я больше не могу выдержать. Все очень просто. Не могу.
— Но почему? — настаивал Реймон. — Наша работа физически не трудна. И в любом случае ты крепкий мужчина. Невесомость тебя никогда не беспокоила. Ты человек технической эры, практичный парень, здоровый духом, прочно стоящий на земле. Не такой, как эти сосредоточенные на себе неженки, которых надо каждую минуту нянчить, потому что их нежный дух не в силах выдержать долгое путешествие. — Он ухмыльнулся. — Или ты тоже такой?
Фрайвальд шевельнулся. Его небритые щеки слегка потемнели.
— Я человек, — сказал он. — А не робот. И наконец я начал думать.
— Друг, неужели ты думаешь, что мы бы выжили до сих пор, если бы по крайней мере офицеры не тратили каждый час бодрствования на то, чтобы подумать?
— Я не имею в виду ваши проклятые измерения, вычисления, поправки курса, модификации оборудования. Это результат ничего иного, как инстинкта выживания. У омара, вылезающего из котла, примерно столько же достоинства. Я спросил себя, зачем? Что мы в действительности делаем? Какой в этом смысл?