— Коли он все тебе обсказал, то должен был поведать и то, что надежд пустых я никогда в сердце не имел.
— Не имел, — вновь согласно кивнула она. — Но только когда меня стрела вражья коснулась, ты виновного в том разыскал и покарал смертью.
— То за плату.
— Врешь. Я помню тот взгляд. От серебра ты не откажешься, да только не застит оно тебе взор. Сколь угодно божись и клянись, я знаю, почему тогда ты то сделал. Узнала о том недавно, но отчего, ведаю точно.
— А коли так, то неужто думаешь, что я вызовусь спасать того, в ком могу соперника видеть, хотя и не блажит мне тебя получить. Того, от кого всякий раз беды ждал, потому как ненавидит он меня, хотя пакости от меня никогда не видел. Того, кто изничтожить меня всегда был готов и только воля батюшки твоего удерживала его.
— А почему не блажит?
— Что не блажит?
— Почему тебе не блажит меня получить?
— …?
— Вот тебе слово мое. Коли Бояна живым доставишь, кроме серебра, ты и меня получишь. Всего раз, но всю как есть получишь.
Картина маслом. Занавес. Полный абзац. Он едва не уронил на стол челюсть. А затем сжал ее до скрежета зубного. Эвон значит как она его любит, коли готова ради спасения мужа, четью своей поступиться. Здесь ведь не западные королевства и не империя, где нравы куда проще и большинство благородных дам чуть не долгом своим считают наставить рога своим мужьям. Где донжуанство за деяние весьма достойное считается. У славен за прелюбодеяние неверной жене клетка железная грозила подвешенная на центральной площади и смерть голодная позорная, а тому кто возжелал чужую жену смерть на колу. Правда распространялось это в основном только на благородное сословие, но она-то была из таковых. Были у прежнего Добролюба полюбовницы из боярского рода, но те без князя в голове, да и сам скоморох, тот еще пройдоха безбашенный был.
— Чего молчишь? — Сквозь зубы процедила Смеяна. А и то. Эдакое предложить и нарваться на молчание. Тут сама готова сквозь землю провалиться, да язык себе отрезать, а этот…
— Гхм. Прости меня боярышня, за речи неразумные. Все исполню как есть и серебром плату за то возьму, коли выйдет волю твою исполнить. Коли сам сгину, то плату отдай моему человечку, кузнецу Богдану, он сумеет ею распорядиться.
— А…
— Не было ни о чем более разговору и того, я не слышал, — решительно рубанул Виктор, заставив собеседницу в очередной раз покраснеть.
Хотя, куда дальше-то и без того красная как мак, но видно имелся еще запас. Волков невольно и в который раз, залюбовался ею. Растерянная и гневная одновременно, она была еще краше и желаннее, вот только не про него тот плод. Не по Сеньке шапка. Он желал ее, да что там, жаждал, но так не хотел. Только не так. Только не в силу обстоятельств. Иначе. Но не так.