Вздохнув, я с возмущением в голосе замечаю:
- За каждую маломальскую провинность – тюрьма,… что, других способов наказания людей в те времена не существовало?
- Ну почему же не существовало?.. Я же тебе уже рассказывала, что людей и из дома могли запросто выгнать,… а могли и забрать все их имущество или избить до полусмерти. А что касается тюрьмы, то те люди, кого я знала и которых отправили в лагеря, раньше пяти лет оттуда не выходили,… а кое-кто вообще оттуда не вернулся, - добавила она с грустной усмешкой.
Какое-то время в помещении вновь висела напряженная пауза, затем баба Киля вновь заговорила:
- Был у твоего деда Вани, внучек, очень хороший друг – Пантелей Лебедев, они вместе воевали на стороне красных во время Гражданской войны.
Жил Пантелей в своей землянке в районе Старого Водопоя и работал в литейном цехе на заводе, кажется, он тогда «Серп и молот» назывался, а сейчас он называется «Дормашина». Была у него жена Мария, она тогда в Николаеве на Аляудах на заводе по изготовлению извести работала, и было у них трое детей: два мальчика и девочка.
Мы по мере возможности встречались с ними, и как-то в 1932 году мы поехали в город на рынок и решили к Пантелею в гости заехать.
Приехали мы к нему домой, а там, в землянке, в полной нищете убитая горем Мария на топчанчике лежит, к смерти готовится.
Мы стали расспрашивать ее, что да как, а она, захлебываясь в рыданиях, даже слова не может сказать.
Оказалось, что Пантелей на заводе во время перерыва в курилке что-то нехорошее сказал, его тут же ночью арестовали и как врага народа в лагерь отправили. После этого Марию как жену врага народа на работе травить стали и тюрьмой угрожать, а детей ее, самому старшему из которых – Алексею, было всего-лишь десять лет, Леночке – восемь, а младшенькому, Толику – пять, у нее отобрали и в детдом сдали.
Поохали мы с дедом Ваней, поахали, а потом я говорю ей:
- Тебе, Мария, сейчас нельзя тут одной оставаться, будет лучше, если ты к своим родителям в село жить поедешь. – Они тогда где-то в Привольнянском районе жили, а сейчас – это Баштанский район. А она мне отвечает:
- Некуда мне ехать, родителей моих раскулачили, и им самим жить негде.
- Ну, тогда, говорю, поехали к нам – с нами жить будешь.
- Нет, говорит, не хочу я больше так жить, помогите только мне до детдома добраться, хочу в последний раз детей своих увидеть.
Помню, приехали мы в детдом – он тогда находился в том здании, что сейчас музей судостроения находится, зашли в помещение, а там детей, словно муравьев в муравейнике: плачут, тощие, грязные, оборванные…