Я с нетерпением ждал окончания обеда, раздумывая, каким образом Катрин организует работу на кухне с Аннабель и Софи. Какой союз заключат между собой эти женщины, освободившись от мужчин, какие отношения завяжутся между ними и как долго они продлятся. Всю жизнь? Они встали из-за стола одновременно и согласованно. Это было похоже на начало балета, на котором Саверио присутствовал с блаженным видом. Он заявил мне, что мы самые счастливые мужчины на земле, и у меня возникло огромное желание обозвать его дураком, но я сдержался, потому что это выражение, часто употребляемое Аннабель, отныне было для меня проявлением интереса и обещанием счастья. Наблюдая, как Катрин, Аннабель и Софи крутятся вокруг стола, идут на кухню и возвращаются оттуда с такой грациозностью, мы даже не замечали, что на кухню они идут с занятыми руками, а назад — с пустыми. Я подумал, что дуэт превратился в трио и что в будущем мне придется противостоять критике не двух женщин, а трех. Они так быстро передвигались, убирая со стола, что нам казалось, будто мы находимся на кухне огромного ресторана. Саверио и я были не самыми счастливыми мужчинами на земле, а самыми несчастными. Мы были окружены тремя совершенными и нечувствительными женщинами, к которым нельзя было прикоснуться и которых нельзя было оставить. Как и Фабьен, мы оказались в тюрьме. В тюрьме, из которой он нашел единственный выход — смерть. Более хитрый и смелый, чем мы. Саверио был спасен ненавистью, которую Катрин начала испытывать ко всем мужчинам, которые не были ее мертвым сыном, в том числе и ко мне. После его чудесного исключения из семьи Вербье он исчез, не подавая о себе вестей. Я представляю, как он скачет где-нибудь в Тоскане или в Буркина-Фасо. Один я остался в тюряге, охраняемый этими тремя равнодушными псами, двое из которых к тому же отказываются меня видеть.
За обедом последовал традиционный перерыв на кофе в зале, где Саверио затрагивал самые актуальные новости, что превращалось для меня в игру, в которой мое мнение было всегда противоположно его мнению. При Фабьене это было намного забавнее, а находясь в Мароле, без него, из-за собственного безразличия я позволял иногда переубедить себя. Возникали моменты, когда я смягчался, глядя, как Саверио приглаживал рукой свой седой конский хвост.
Фирменным товаром Софи был козий сыр региона Луары: валансай, сель-сюр-шер, сент-мор из Турени, пулини-сан-пьер, кротэн де Шавиньоль и знаменитый шабишу. Я заглянул к ней в лавку и узнал, что она, оказывается, не просто торговка сырами, но и сыровар. Но я лучше буду называть ее «торговка сырами», чем «сыровар», так как это слово по звучанию похоже на слово «варвар». Напротив ее лавки была установлена мемориальная доска, посвященная старшему сержанту французской армии Сопротивления, погибшему 25 августа 1944 года в возрасте 39 лет. Софи была очень растрогана смертью в таком возрасте. Она вела поиски информации о нем через Интернет, собирала заметки и документы. Не хотел бы я однажды написать роман об этом сержанте? Я ей ответил, что это была бы лучшая книга о полицае или о фрице, который убил бойца армии Сопротивления. Больше Софи никогда не просила меня взяться за перо. О том, какую книгу я тогда писал, я ей не говорил. Она думала, что это были статьи. Однако от написания статей стук по клавиатуре компьютера совсем не такой, Он скорее похож на пулеметный, тогда как звук от моей работы над манускриптом похож на редкие выстрелы из ружья одинокого стрелка, убивающего тени своего прошлого.