Пора было идти к Норо.
— Ты хотел меня видеть?
— Конечно. Прости, что заставил тебя ждать.
Вместо того, чтобы занять свое место за столом, Норо присел рядом с Ласснером на подлокотник кресла.
— Фьоре сказал, что ты сегодня возвращаешься. Я решил воспользоваться этим, чтобы поболтать с тобой.
Голос, как всегда, хриплый, а нос похож на баклажан.
— Поболтать? О чем? Тебя действительно интересует, что происходит в Ливане?
— Меня интересуешь ты.
— Все то же — Скабиа?
— В какой-то мере да.
— Что значит «в какой-то мере»?
— Послушай, Фьоре тебе говорил? Мне угрожают расправой. Начальство требует, чтобы я принял меры предосторожности. Я согласился, хотя это смешно: меня вроде как заставляют каждый вечер смотреть, нет ли кого под кроватью. Но ты ведь тоже получал анонимные письма?
— Писем не получал, звонили несколько раз по телефону. И, кажется, недавно кто-то был у меня в квартире.
— Значит, тебя тоже хотят запугать — это точно, но у нас, так сказать, разные случаи.
— А в чем разница?
— От меня хотят, чтобы я не так рьяно вел следствие. Не то чтобы оно шло очень успешно, но представь себе, что после короткого разговора здесь с тем парнем — ну, ты помнишь — мы смогли отыскать его друзей и установили за ними слежку. И в результате… В общем, мы нащупали ниточку, слабую, конечно, но все же это лучше, чем ничего. Значит, то, что я делаю, — не пустяки и кому-то доставляет беспокойство, а отсюда эти угрозы, чтобы помешать мне копать дальше. В деле замешаны воротилы, спекулирующие валютой, и на карту поставлены огромные суммы. С тобой же вопрос другой.
— Это меня должно утешить? — спросил Ласснер, раскуривая сигару, которую ему предложил Норо.
Следователь сделал несколько шагов по комнате, потом вернулся к Ласснеру.
— Активисты из крайне правых, подстрекаемые теми воротилами, — молодые ребята, возомнившие о себе бог весть что. Впрочем, что они, что леваки — одного поля ягода. И те и другие считают, что только они на правильном пути, только они знают Истину. А тем, кто не сними, — никакой пощады. Их дело (которое они и определить точно не могут) превыше всего, и — никаких сантиментов! А ты в итоге препятствовал им, сотрудничал с врагом, став на сторону Скабиа. Ты не должен был вмешиваться. Тебе следовало сохранять благожелательный нейтралитет. А значит, молчать, не высовываться: Твое поведение, твои снимки, твои интервью, где ты осуждаешь их, — все это непростительный вызов, за это, они считают, ты заслуживаешь наказания. А они наказывают — убивая.
— Я выполнил свой долг и сказал то, что думаю.