Римлянин перехватил благодарный взгляд Армена, принявшего его слова за
чистую монету, и нахмурился:
— К тому же он глупец и неуч. Пусть лучше приведет с улицы моего раба и
отвяжет твою собаку. Я не желаю, чтобы расплодившиеся в ваших Афинах параситы и
бродяги помешали мне приятно провести вечер!
— Но у меня нет собаки! — развел руками Эвбулид. — Мне пока нечего
охранять от воров.
— Тогда возьми веревку и привяжи к двери этого старого раба! — проворчал
Квинт. — Да вели ему лаять погромче на прохожих. Хоть какая-то польза будет от
дармоеда!
Эвбулид незаметно для гостя сделал Армену знак убираться из комнаты.
Армен выскользнул в дверь, и почти тут же в дом вбежал смуглый египтянин. Упав
на колени перед Квинтом, он ловко снял с него сапоги, пододвинул таз с водой и
столик с благовониями, тщательно вымыл ноги своего господина, обильно надушил
их. Затем схватил под мышку грязные сапоги и стремглав бросился с ними в угол —
приводить в порядок. И все это — без единого слова.
— Твой раб на зависть! — воскликнул Эвбулид, привыкший видеть в чужих
домах и на улицах Афин ленивых, вечно огрызающихся рабов. — Но почему он все
делает молча? Ты, наверное, недавно купил его, и он еще не понимает ни
эллинской, ни вашей речи?
— Он все понимает, мерзавец! — усмехнулся Квинт. — Просто не
разговаривает.
— Так он — немой?
— Он более чем немой! — подчеркнул Квинт и, видя, как вытягивается лицо
Эвбулида, объяснил: — Я запрещаю своим рабам разговаривать. Зачем? Лишняя
роскошь. Рабы — это орудие труда, такие же, как телега или мотыга. Скажи, разве
ты видел, чтобы телега разговаривала или мотыга смеялась?
— А если ему захочется поговорить? — с жалостью покосился на чистящего
сапоги египтянина Эвбулид. — Мало ли — земляка встретит или случайно что-нибудь
скажет?
Квинт равнодушно пожал плечами.
— Тогда, клянусь Марсом, это будут последние слова в его мерзкой жизни. Я
прикажу вырвать ему язык. А если после этого он, как ты выразился, «случайно»
еще и замычит, — шумно зевнул он, — я велю раздробить ему колени, как
последнему беглецу или вору, и выброшу за забор — подыхать!
— И после этого ты не боишься иметь у себя в доме насмерть озлобленных
рабов? — зябко поежился Эвбулид.
— Сколько рабов — столько врагов, как говорят у нас в Риме! — усмехнулся
Квинт. — Зря что ли я держу у себя нескольких преданных мне надсмотрщиков? Эти
негодяи из страха, чтобы я не отослал их на рудники или не продал ланисте в
гладиаторы, доложат мне то, о чем еще только начинают замышлять рабы! Они
передадут мне мысли даже мертвого! Но я и сам вижу своих рабов насквозь. Как
считаешь — о чем сейчас думает этот негодяй?