— А как это —
в достатке, отец? — воскликнул Диокл.
Эвбулид
мечтательно прищурился:
— А чтобы не ворочаться по ночам от мысли, что твоей матери придется
наниматься на рабскую работу или идти в кормилицы, как это сделала жена нашего
соседа Демофонта. Что тебе надо становиться позолотчиком шлемов или резчиком
гемм, потому что в доме кончились деньги и неоткуда их взять. Нет, сын! Уж
лучше самому носить позолоченный шлем и видеть такую гемму готовой — в перстне
у себя на пальце! Словом, жить надо для того — чтобы жить! И жить — достойно!
— Можно подумать, ты только что вернулся с философского спора у Пестрой
стои!.. — проворчала Гедита.
— Нет, так я думал всегда! Этот главный вопрос, касающийся смысла жизни,
мною решен раз и навсегда. И никто, ничто на свете не заставит меня изменить
этого мнения! А теперь — и подавно! Верно, Диокл?
— А… как же совесть? — покосившись на Гедиту, уточнил тот.
— Что? — не понял Эвбулид.
— Совесть! — обвел руками неопределенный круг Диокл и пояснил: — Мама
говорит, что самое главное в жизни — жить по совести!
— Это само собой разумеется! — важно кивнул Эвбулид и нравоучительно
поднял указательный палец. — Добродетель торжествует и на земле, и даже после
жизни. Все злодеи обречены на вечные мучения в мрачном царстве Аида!
— А все добрые будут там жить в достатке и счастье?
— Н-нет… — слегка запнулся Эвбулид. — Они тоже обречены на вечные
страдания, но… не так, как злодеи! — тут же добавил он.
— У-у! Разве это справедливо?
— Ничего не поделаешь, так определили для нас, смертных, сами боги!
— Ну, нет! Тогда я уж лучше хорошо поживу в этой жизни! Я сам буду носить
позолоченный шлем и золотой перстень с самой красивой геммой! — закричал Диокл,
не сводя с серебра загоревшихся глаз.
— И это будет справедливо, ведь ты — свободнорожденный! — торопливо
кивнул Эвбулид, обрадованный сменой темы, неразрешимой даже для лучших умов
Эллады. Иное дело — разговор о том, как следует жить. Он с детства привык, как
и все афиняне, с презрением смотреть на любой труд. И, проводя все дни в
развлечениях и степенных беседах, был уверен, что труд — это удел рабов, а его
долг — развивать свой ум и поддерживать в бодрости тело, чтобы быть достойным
гражданином Афин…
— Двести пятьдесят тетрадрахм, или десять мин! — наконец, провозгласил
он, бережно похлопал кошель по вздувшемуся боку и высыпал оставшиеся в ларце
монеты прямо на стол: — А эти полторы мины нам на безбедную жизнь и на то,
чтобы достойно угостить сегодня ужином Квинта Пропорция, да хранит его
Геркулес!
— Геракл! — укоризненно поправила мужа Гедита. — С тех пор, как в Афинах
появился этот Пропорций, ты даже наших богов стал называть по-римски, и они
отняли у меня покой. Эвбулид, прошу тебя, одумайся! Открой глаза! Мельница,
целая гора драхм — чем мы станем расплачиваться с ним? Говорят, он берет очень
высокие проценты!