— Несколько месяцев?! — воскликнул пораженный Прот.
— Кто это? — тихо спросил Фемистокл, наклоняясь к Клеобулу.
— Пергамец. Из домашних рабов римского купца. Хозяин приказал отделать
его до полусмерти и выбросил на остров Эскулапа.
— За что?
— Говорит — за каплю пролитого вина.
— Вот видишь, а вы хотели называть меня господином! — укоризненно заметил
Фемистокл и, снова взглянув на пустынное море, сказал беглецам: — При штурме
Мессаны, обрушивая свой меч на богатых сицилийцев, помните, что пощады
заслуживают те, о ком их рабы скажут, что это были добрые господа! Их
человечность по отношению к вашим собратьям должна остановить вас! Примером
тому пусть служат вам эти трое...
Фемистокл повернулся к морю и долго смотрел на его бескрайнее синее
пространство, такое же загадочное и таинственное, как и опускавшиеся над
островом сумерки.
3.
Фемистокл
Через полчаса они тронулись в путь к Мессане.
— Эти трое были совсем не похожи на обезумевших от жадности и жестокости
сицилийских господ! — ведя коня в поводу, рассказывал идущему рядом Клеобулу
Фемистокл. Прот, помещенный по приказу сострадательного грека в роскошную
повозку, внимательно вслушивался в долетавшие до него слова: — Они обращались
со своими рабами, как... с людьми. Жалели их, перевязывали раны!
— Разве такое возможно? — усомнился Клеобул. — В Риме меня дважды пытали,
трижды сажали в глубокую яму, такую узкую, что я не мог в ней даже присесть.
Держали там сутками! А сколько раз били — этому, наверное, нет числа. И никто
никогда даже словом не пожалел меня!
Фемистокл громко вздохнул:
— В Сицилии господа применяли к нам и не такие пытки. Собственно, вся
наша жизнь здесь была сплошной пыткой. Мы ходили совершенно голые даже зимой,
голодные — даже в дни сбора урожая. Они экономили на нас во всем: не давали ни
еды, ни одежды. Заставляли отбирать это на дорогах у путешественников или своих
же соседей! А те, как правило, не пускались в дорогу по острову без надежной
охраны. Сколько моих друзей полегло из-за корки хлеба или лоскута хитона под
копьями и мечами... Но еще хуже было тем, кто просил еду или одежду! Их
избивали и заживо сгнаивали в подвалах... Единственные рабы, что сытно и
привольно жили тут — это бывшие пастухи, нынешняя личная охрана Евна. Они все
время проводили в горах, вдоволь ели мяса, отгоняли от стад зверей, и, в конце
концов, сами превратились в хищников. Одетые в шкуры, вооруженные дубинками,
они без разбору грабили богатых и рабов, отбирая у нас последние крохи...
— Как же ты выжил в таком кошмаре?
— Не знаю... То, что они делали здесь со мной, в Риме тебе не снилось
даже в самых страшных снах. Первым делом выжгли на щеке вот эту сову, как бы в
насмешку, что я из Афин. Потом за малейшие проступки втыкали в меня раскаленные
прутья, вешали на крючья за ребра, словом, совсем как у Аристофана, помнишь: