«Души, дави, на дыбу вздерни, жги, дери,
Крути суставы, можешь в ноздри уксус лить,
Класть кирпичи на брюхо. Можешь все!
Прошу лишь об одном: не бей его былинкою!», — со злобой процитировал
Фемистокл и грустно улыбнулся: — Вряд ли бы я выжил после всего этого, если бы
не поданная доброй рукой кружка воды и ломоть хлеба... если бы та же рука
украдкой от свирепого отца не перевязывала мне раны, обливая их своими
слезами...
— К тебе, наверное, спускались сами боги? Только они могут помочь рабу
облегчить страдания! — воскликнул Клеобул.
— Нет, — возразил Фемистокл. — Это был человек, хотя кое в чем ты прав,
потому что этот человек стал для меня богом, и даже больше, чем богом!
— Я, кажется, догадываюсь... Это была та самая девушка, которая уплыла на
паруснике?
— Ты видел ее?!
Прот осторожно выглянул из повозки и увидел, как Фемистокл порывисто
ухватил Клеобула за локоть.
— Да... — помолчав, отозвался Клеобул, осторожно высвобождая руку. — Но
как человек, побывавший рабом в Риме, прости, не могу одобрить твой выбор!
— Понимаю — полюбить римлянку! — с отчаяньем воскликнул Фемистокл, бросая
взгляд на ехавших в отдалении всадников.
Прот нырнул в повозку и уже оттуда услышал голос грека:
— Если Евн узнает об этом, мне не избежать новых пыток и казни! Из-за
этого я даже не смог попрощаться с ней по-человечески, чего не прощу себе до
последнего своего часа.
— С римлянкой — по-человечески?!
— Клеобул, я понимаю тебя! Но пойми и ты: Домиция не была римлянкой в
настоящем, страшном смысле этого слова! Да — ее отец Домиций Ребил и мать были
истинными патрициями. Собственная честь и честь римского государства были для
них превыше всего, даже жизни. Но остальные народы и племена для них как
бессловесный скот, одним словом — варвары! И скажу тебе больше, я заслужил свою
свободу тем, что положил перед Евном руку именно этого Домиция Ребила! Но его
дочь... Она была совсем не такой, она сама боялась и ненавидела своего отца!
Два года я был рабом у них в доме. И лишь после того, как стало известно, что
Домиция и я... Что мы...
— Можешь не продолжать! — остановил Фемистокла Клеобул. — Поверь, я очень
хочу понять тебя и принять близко к сердцу твое чувство. Но прости — в моей
голове не укладывается, что римляне могут быть человечными!
— Тебе нужен еще пример? Изволь! Ты запомнил лица остальных, что садились
в парусник?
— Кажется, там был пожилой мужчина в тоге...
— Да. Плоций Тукка. Когда наши войска ворвались в Катану и местные рабы,
плача от счастья, резали своих господ, как режут свиней, пятеро рабов вдруг
начали защищать этого Плоция и его жену Плоциллу. С кухонными ножами они встали
против мечей и копий и дрались за них, не щадя своей жизни... Два раба так и
пали у их ног, но не дали воинам надругаться над этими, заметь, весьма богатыми
сицилийцами!