- Проща-а-ай!..
- Вот оглашенный! –
покачала головой статная женщина. - Весь в отца! Тот ведь перед смертью,
все-таки успел ножом до лица хана дотянуться. С тех пор, говорят, тот
серебряную маску на лице носит, да, шепелявит – словно змея шипит!
- Но мы же ведь
прятаться – в лес идем! – простонала, цепляясь за последнюю надежду, Милуша.
- Э-э, милая! Хан
Белдуз, если захочет, и на дне моря разыщет, так что прощайся лучше со своим
сыночкой и… меня прости! – поклонилась худая женщина.
- И меня! – вслед за
ней попросила высокая. – Я ведь тебе все время завидовала!
Несколько минут
Милуша шла, пытаясь постигнуть, если не сердцем, то хотя бы умом услышанное, с
каждым шагом все крепче и крепче прижимая к себе сына. Вдруг она увидела,
темневшую справа от протоптанной тропы, лисью нору и метнулась к ней.
- Гав! Гав! Гав! –
опускаясь на колени, по-собачьи залаяла она и по самое плечо засунула в нору
руку.
- Что это с ней?
- В уме повредилась
девка? - забеспокоились женщины.
Но Милуша, судя по
всему, прекрасно соображала, что делает.
- Пустая! – с
облегчением выдохнула она, и, поцеловав крепко спящего сына, бережно вложила
его в лисью нору, стараясь засунуть, как можно глубже.
Затем широко
перекрестила темное отверстие и, разогнувшись, умоляюще крикнула:
- Родимые!
Если, кто останется жив, запомните это место! Спасите его!
- Что она делает?! –
в ужасе вскричала худая женщина.
Но статная
остановила ее.
- Не мешай,
может, хоть так, да спасет сына!
Женщины
подхватили рыдающую Милушу под руки, и она, беспрестанно оглядываясь, побрела
вместе с ними к совсем уже близкому лесу…
3
Славко встал за
дверь и с готовностью выставил перед собой нож.
- Бормоча:
«Отца – саблями, а потом - копьями… мамку – босиком по снегу…» - Славко
ворвался в свою землянку и, не зажигая лучины, наощупь принялся рыться по всем
углам.
- Да куда же
он запропастился? Милуша что ли его нашла? – только и слышался отовсюду его
едва не плачущий от нетерпеливой досады голос.
Убогое Славкино
жилище никак не походило на землянку, в которой жила семья кузнеца. Печь, в
которой его когда-то спрятала от половцев родная мать, давно пришла в
негодность, и он топил здесь по-черному – просто разводя костер на полу, а
потом выветривая дым и плотно закрывая дверь. Полы были земляные. Впрочем,
лежанка с наброшенной на нее овчиной, стол и скамья – тоже! Из всей посуды были
только две-три потресканные глиняные миски, старая кружка, да обгрызанная по
краям ложка, которую еще отец сделал из липовой баклуши. Много ли ему одному
надо?