Но она не была уверена, что сможет выдержать его прикосновение, поэтому выставила перед собой руку и выпалила:
— Я доверила тебе все, что у меня было. Мой дом, мою жизнь, моего ребенка, мое сердце… все. Даже если тебе удастся доказать, что ты отец Джима, ты не имеешь права становиться частью его жизни. И, видит Бог, он заслуживает лучшего отца, чем ты. — Переведя дыхание, она продолжила: — Я хочу, чтобы ты покинул наш дом немедленно. Или, клянусь, я вызову полицию, и тебя арестуют за вторжение на чужую территорию или за убийство, за что угодно еще.
Его глаза превратились в две синие льдинки, губы сжались и побелели. Она сделала глубокий вдох и заключила:
— А потом я сделаю все, чтобы держать тебя от Джима как можно дальше.
Коул сидел за потертой дубовой стойкой в баре пиццерии Херби и разглядывал крутящуюся рекламную тумбу, на которой был изображен огромный полярный медведь с банкой пива в лапах. Каждый раз, как тумба поворачивалась и этот проклятый медведь улыбался ему своей зубастой насмешливой улыбкой, Коул болезненно морщился.
Он допил кружку и, глядя на бармена, постучал по ее краю, что означало «принеси мне еще одну».
Если бы не Джим, его бы не было в этом заведении. Вместо того чтобы напиваться здесь, он бы уже уехал из этого городка на своем грузовике. Нет, не уехал бы. Даже если бы она привела в исполнение все свои угрозы, он не смог бы оставить своего сына. А сейчас ему казалось, что он не смог бы оставить и ее.
Каким же глупцом он был… и остается. Он, Коул Трэвис, Мистер Откровенный Циник, лелеявший нелогичную, глупую надежду, что сможет спокойно поговорить с Лорен, выложить ей все и она поймет, простит его…
Он взъерошил волосы. Черт, легко винить ее. Сколько раз он пытался сказать ей правду? Как раз столько, сколько раз она отказывалась слушать, вот сколько.
Да, для них обоих было бы легче не общаться, не знать друг друга. Но, если оглянуться назад, понимаешь, что это было бы ужасной ошибкой.
Бармен поставил перед ним новую кружку пива. Коул потер подбородок. Ясно, что на сто процентов виноват он сам.
Дверь за его спиной со стоном распахнулась, и полоска бледного дневного света проникла в полумрак бара. Коул невольно, ругая себя за это, повернулся на крутящемся стуле, чтобы посмотреть, не Лорен ли это.
Это была Шэрри, и вид у нее был отнюдь не лучезарный. Так, в нашем полку прибыло.
— Привет, папаша Джима, — сказала Шэрри с кривой улыбкой, опускаясь на соседний стул.
Он хмуро покосился в ее сторону и прорычал:
— Я не расположен к разговору.
Видимо, это ее очень развеселило, потому что она засмеялась.