Дальше магистр Виктредис принялся бессвязно выкрикивать названия королевств и городов, где успел набедокурить Каспар, и я ощутила благоговение. Раньше я не осознавала, сколь хитроумный и дерзкий чародей принял участие в моей судьбе, теперь же образ моего крестного-самозванца заиграл новыми красками. Я поняла, что в самом деле многого о себе не знаю, ибо столь пристальное внимание Каспара не могла бы привлечь обычная невезучая девчонка, равно как и пробудить в его душе напрочь отсутствующее милосердие. На мелочи мой опекун не разменивался.
Следующий же мой вывод заключался в том, что Виктредису не стоило знать о моем знакомстве с Каспаром, ибо никогда еще я не была свидетелем столь длительной вспышки ярости, завершившейся гордым уходом поместного мага в спальню, откуда он не выходил до следующего утра.
Помимо новостей высшего света, в жизни Виктредиса существовали и другие огорчения. Его постоянно принуждали исполнять свои обязанности, нимало не принимая во внимание обычные его аргументы, состоящие по большей части из жалоб на несправедливость жизни. Горожане считали, что маг, получающий жалованье из городской казны, должен защищать их. Чародей же полагал, что горожане предельно обнаглели, так как его страданий по поводу своего загубленного в провинции дара было достаточно, чтобы не чувствовать себя обязанным кому бы то ни было в этом мире.
Передо мной встала дилемма: с одной стороны, я вздыхала с облегчением, когда Виктредис вынужден был отправляться на непримиримую борьбу с расплодившимися медведками или обнаглевшими крысолаками. С другой — после таких походов Виктредис становился просто невыносим, так что я не была уверена, что кратковременная передышка этого стоила.
Ничего не приносило радости поместному магу. Самую ароматную и вкусную еду он ел с таким видом, будто в тарелке у него опилки, не любил он и вино. Чтение чародей полагал слишком досадным занятием, а необходимость общаться с людьми — своим проклятием. Иногда я в сердцах думала, что какой-либо порок смог бы привнести в его облик хоть что-то живое и человеческое, но даже дохлые ослы на обочине дороги таили в себе больше страсти, нежели тощий магистр.
Поместный маг был скучен и зануден, обычен до оскомины, и удивительным в нем могло показаться только непоколебимое равнодушие ко всем окружающим и стремление оградить себя от неудобств любой ценой.
Впрочем, на меня свалилась такая прорва забот, что мне было не до взаимоотношений магистра с городскими властями. Я убирала, стирала и готовила, полола огород, чистила конюшню и рубила головы курам, забыв о тех временах, когда главным моим занятием было изучение магии и мне была позволена роскошь хотя бы пару часов в день уделить себе и своим размышлениям. Я ловила себя на том, что безудержно глупею и грубею от изматывающей, тяжелой ежедневной работы, не оставляющей ни секунды на что-либо другое, и превращаюсь наконец в обычную служанку, чего сумела избежать некогда в Академии.