Сын потрогал рассеченную и зашитую щеку, поморщился одной стороной лица:
— Дай и мне.
Тоже колбасит человека. Такими темпами сопьемся к чертям собачьим. Но лучшего лекарства от депрессии еще не придумали.
Нас прищучили, когда мы перетаскивали «Казанку» с привязанной к ней резиновой лодкой к толкачу, собираясь не разгружая вытащить на борт шлюпочной балкой. Сначала появились мирные жители, привлеченные устроенной в такую рань канонадой, а уже потом… Потом полтора десятка вооруженных людей устроили такое представление, что до сих пор не хочется вспоминать.
Не меньше десяти стволов палили одновременно, не давая высунуть носа из дюралевой лодки, а под их прикрытием пять человек полезли на штурм дебаркадера. И еще повезло, что первый же, выбравшийся из воды на понтон, сразу решил перебросить на берег сходни. Сработала растяжка, дав Андрею пару секунд на то, чтобы выбраться наверх. Посеченный осколками штурмовик упал вниз, в заминированный катер, и от удара приготовленный подарок выкатился на настил… Второй взрыв позволил вскарабкаться и мне. Вот тут и схлопотал заряд дроби от подобравшегося метров на двадцать стрелка. Впрочем, его радость оказалась недолгой — очередь из РПК может здорово испортить настроение, чаще всего насмерть.
— Ты как там?
— Нормально. — Я перевалился через перила, тяжело упав на гладкий бетон палубы, и, не вставая, на четвереньках, пополз из-под обстрела.
Как оказалось — вовремя. Вылетевшая из-за угла граната взорвалась там, откуда только что смылся. Хорошо еще, что мою долю осколков принял на себя набитый песком пожарный ящик. Появившемуся следом бородачу повезло меньше — на пяти метрах против «Калашникова» не пляшет никакой бронежилет. Тем более если позабыть его надеть. Или снял перед тем, как лезть в воду, — этот вроде из штурмовой пятерки. Где еще трое?
Грохот ружей с берега стал еще чаще, а пулемет, наоборот, замолчал. Высовываю голову — мать… Андрей катается по палубе в луже крови, неизвестно чьей, пытаясь увернуться от ударов здоровенного детины с пехотной лопаткой в руках. Даже отсюда видно, как поблескивают остро заточенные кромки. Н-на тебе, гнида! Мужик сползает по стене, оставляя на ней темные потеки.
— Живой?
— Да хуле мне…
Бабах! Это сработала еще одна растяжка, на этот раз наверху. Минус четыре, наверное… Но не проверять же? Где последний? Где эта скотина? Честно говоря, после увиденного в кают-компании пропали и остатки какой-либо жалости — перед нами невинных овечек нет.
Последний штурмовик так и не появился. Мы его нашли уже потом, после отбитой атаки, лежащего со сломанным позвоночником у трапа второго этажа, с тоской глядящего на густо смазанные солидолом ступеньки. Это потом, а пока…