Савицкий дал ему сигарету и пошел дальше, забыв о привлекшей его внимание реке и отраженных в ней огнях.
Когда он переходил улицу, то заметил вдалеке два набегавших на него из темноты желтых автомобильных глаза.
Почему-то они привлекли его внимание. Он остановился и стал всматриваться, не отдавая себе отчета в том, что стоит посреди дороги.
В этих приближающихся, постепенно вырастающих желтых глазах было что-то притягивающее.
Они рождали мутное воспоминание обо всем потерянном, протягивали какую-то неуловимую нить к прошлому. И вглядываясь в них, он впервые ощутил странную, острую, щемящую грусть, ту самую грусть, которая приходит к нам, когда мы вспоминаем о том, что было и никогда не вернется.
Это неведомое ощущение потрясло его до слез, до сладко мучительного клубка в горле, до заглушенного рыдания.
И вслед за этим сразу, как в прорванную бешеным потоком плотину, на него хлынули отошедшие годы, месяцы, недели, дни, минуты, города, лица, события.
И самое яркое из всего: два желтых паровозных глаза…
Два желтых огня, мутная сталь рельс и прижавшаяся к нему женщина, которую он оставлял навсегда.
А дальше… фронт, экспедиционный корпус, Сомма и Луара, Вогезы, Марна, полковник Ренье, госпиталь… все вплоть до сегодняшнего вечера, до тихой комнаты на окраине Парижа, до грустной женщины — той самой — о Боже, той самой!..
Он стоял, придавленный этой непомерной тяжестью, обрушившейся на него сразу.
А желтые глаза надвигались… ему казалось, те, паровозные … Да, да, — конечно, это тот самый паровоз. Он прорвался к нему из мрака прошлого и сейчас раздавит его. Это — то прошлое, которое он забыл.
Только несколько секунд отделяло его от желтых набегающих огней.
Только несколько коротких мгновений промелькнули с тех пор, как они появились.
А ему казалось — прошли годы, вернее, ничто не прерывалось с той последней ночи. Было ощущение, что все эти прошедшие пять лет он шел среди тумана, вдоль тускло блестевших рельс, навстречу неотвратимым желтым огням. И вот они, наконец, перед ним, вплотную…
И он уже не может отойти в сторону…
Два ярких снопа лучей ослепили его.
Два желтых глаза и женщина — Боже мой, та самая!..
Что-то огромное, черное, неизбежное навалилось на него стальной грудью, швырнуло, подмяло под себя…
Он больше ничего не помнил…
На запотевшем переднем стекле автомобиля, как на экране, на мгновенье возникла черная тень. И, прежде чем шофер успел о ней подумать, машина наткнулась на что-то мягкое, мешавшее ее движенью; она навалилась на препятствие стальной грудью и, слегка дрогнув, задребезжав стеклами, отшвырнула посторонний предмет. Затем, повинуясь тормозу, остановилась.