— Змей вошел в него, — предположила она.
— Точно, умница, — похвалил Отец, — змей вошел, потеснивши Царя, предстал зверем и дал Еве то, что она хотела.
— Не Еве, — поправила она, — а пизде.
— Ты права; просто для церкви, ты уж догадываешься, такое слово непотребно. Итак, змей своего добился; что вышло из этого, то по-церковному называется грех. Бог не простил греха ни Адаму, ни Еве — выгнал из рая обоих и заставил жить на грешной земле. Ну, а змею в раю обольщать стало некого — он и подался, лукавый, за изгнанными вослед. Потому он и в свете, среди людей.
— Вот оно что, — протянула она задумчиво.
— Ты понимаешь, что это всего лишь сказка.
— Похожа на правду.
— Похожа, — согласился Отец. — Эту веру с давних времен складывали многие люди. Кто-то из них, может быть, наш далекий пращур, верно объяснил другим, как действует змей.
— Почему же все люди не живут, как мы?
— Потому что большинство людей просто дураки и грешники, и Царства у них нет; а у кого свое Царство есть, те живут как мы, скрытно, и о том мы с тобой не знаем и знать не должны.
— Только мы с Тобой друг для друга вдвоем в целом свете, — нараспев прочитала она заветные слова, глядя на Отца с упоением, — лишь я для Тебя и Ты для меня. Ни с кем не сойдусь, но и враждовать не буду; никого не почту, никому не поверю и не скажу про то, как мы живем, а про наше Царство в особенности. Души своей и Царевны не дам коснуться никому. Ах, как я люблю Тебя, Батюшка!
— А как Я-то тебя люблю, Моя милая…
— Однако же, — продолжала она посуровевшим голосом, как солдат перед боем, как автомат, — буду похожа на всех, не возбуждая ни в ком подозрений, буду незаметной и смешаюсь с толпой. Буду таиться, прятаться, ко всему наготове; буду подслушивать, подглядывать, вызнавать не ради корысти, а лишь ради нашего покоя и счастья, ради Царства нашего!.. Буду думать усердно и глубоко! Буду скрывать истинные мысли, обманывать всех вокруг, да так, чтоб не узнали! Не испытаю ни к кому ни гнева, ни жалости, буду хитра и коварна со всеми, как змей!
Она перевела дух и недобро добавила:
— А иначе придет позор и погибель.
* * *
Когда лунная кровь перестала ее отвращать, когда Царевна, подобно подножью Царя, покрылась красивой пружинистой шапочкой, а грудь потребовала отдельной одежды, она начала задумываться о вещах, выходивших прежде за пределы ее понимания.
Посредством школы и телевизора она уже многое знала об окружающем мире. Мир этот был ей глубоко чужд. Но она должна была его знать — иначе в дальнейшем, совершая неправильные поступки, она неизбежно привлекла бы к себе внимание окружающих, а этого делать было нельзя.