— Может, как раз поэтому, — предположила Ольга. — Может, это известие (я имею в виду, о нашем расставании, а вовсе не о Боре) так на меня подействовало, что я… Может, я вообще с тобою играла какую-то роль? А сейчас, узнав о нашей грядущей разлуке, я начинаю сразу же и как бы авансом становиться такой, какая есть?
Марина хмыкнула.
— Ты напоминаешь мне одну мою приятельницу. Ту хлебом не корми, дай о себе пофантазировать. Ты тоже никогда не отказывалась от такого удовольствия, но прежде это не было таким… ну, я не знаю… унылым, что ли… Вспомни, как мы спорили о твоих приключениях! о твоей блядской натуре! Вот это я понимаю, был разговор так разговор…
Ольга меланхолично пожала плечами.
— Не знаю, что тебе сказать. Давай выпьем.
— Ты знаешь…
— Что? Выпить не хочешь?
— Нет, просто у меня еще…
Ольга хмыкнула.
— А говоришь — подруга до гроба.
— Что ты к словам цепляешься?
— Уходи.
Марина встала.
— Оля, так нельзя. С одной стороны, рассуждаешь о каких-то всепрощениях, а с лучшей подругой обращаешься категорично, максималистски и вообще как со свиньей. Мне действительно лучше сейчас идти, но вовсе не по твоей прихоти, а просто потому, что ты не с той ноги встала. Сама знаешь, за тобой такое водилось и прежде; в этом смысле я очень даже тебя узнаю. Да мне уже и пора.
И, поскольку Ольга продолжала драматически молчать, Марина добавила:
— Разумеется, этот не очень приятный эпизод не окажет никакого влияния на мое дальнейшее отношение к тебе. Я по-прежнему буду тебя любить и так далее.
— А мне кажется, — сказала Ольга, — мы видимся с тобою в последний раз.
— Как? а бегунок? ты же обещала…
— Ты понимаешь, о чем я.
Марина сделала движение, чтобы ее утешить, обнять… начала это движение, да так и не завершила.
— А знаешь? — сказала Ольга. — Когда-нибудь твои хорошие ребята могут тоже оборзеть и тоже полезть куда не надо…
— Они правда хорошие, — улыбнулась Марина.
— Те тоже были хорошими для кого-то…
— Ну, и что ты хочешь сказать?
— Я просто хотела… пожелать тебе, что ли — если так получится, не дай Бог тебе быть вместе с ними.
— Оля, я пошла.
Марина встала. Ольга продолжала сидеть перед незаконченной выпивкой. Марина наклонилась над Ольгой, чтобы ее поцеловать.
Видя ее движение, Ольга сделала необычный жест: она подняла руку, обняла Марину за шею и с силой притянула ее к себе. Она не дала Марине поцеловать себя и сама не поцеловала ее тоже. Она прижалась лицом к шее Марины, к ее щеке, и уху, и волосам, и долго — секунд десять, не меньше — держала ее так, глубоко вдыхая запах, исходивший от всего этого. Это материнский жест, подумала Марина. Так сделала бы мать, провожая свою доченьку далеко и не зная, увидит ли ее когда-нибудь еще. А я не помню материнских объятий, не знаю, никогда не знала и не помнила. Может,