Однако, думал он дальше, после того звонка его запихнули в багажник и повезли в подвал. И это уже не смешно. Что сейчас будет с Вальдом? Может ли он позволить Вальду ждать?
А как не позволить ждать? Он даже не смог отговорить Вальда от завитушек. Оставалось только…
— Вообрази, — сказал Филипп, — если она успела прицепить к чему-нибудь твоему ма-аленький микрофончик. Вот такой, — показал он двумя пальцами.
— Ага, — сказал Вальд.
— По-моему, это куда проще, чем выискивать твои звонки.
— Да. Но мы же сейчас не успели сказать друг другу ничего особенного, верно?
— Ты думаешь?
— Что, например?
Филипп громко рассмеялся. Он вытащил из кармана диктофон, в точности такой же, какой был подарен Вальдом Вую, и включил воспроизведение.
«Ты думаешь, тебя отпустят с такими бабками?»
«Но ты же останешься».
«Мне кажется, ты бросаешься из крайности в крайность; мне кажется, нужно думать не о пленке, а о деньгах. Давай решим что-нибудь про деньги».
— Это провокация, — буркнул Вальд. — Как ты мог говорить о деньгах, имея в голове мысль о микрофоне?
— Я просто хотел показать тебе, как мы слабы.
— Ну, и что?
— Может, удалось бы убедить тебя не ждать.
Вальд задумался.
— Я поражаюсь самообладанию тиранов, — сказал он через какое-то время. — Мне прислали какую-то несчастную пленку — и, пожалуйста, я уже псих. А представляешь себе обстановку в сталинском Кремле? Это при том что вот таких ма-аленьких микрофонов еще не было.
— Не думаю, что это было такое уж самообладание, — заметил Филипп. — Из-за таких вещей, если они повторяются постоянно, всякий со временем сделается маньяком. Это счастье, если в результате у него вообще не останется времени на дела. Потому что все-таки остается — и дела получаются соответствующие, кривые. Но почему ты говоришь о сталинском Кремле?
— Потому что по такой логике нужно говорить и вовсе не о Кремле. Этак выходит, любое место, где власть или деньги, прямо-таки патогенно.
— А это так и есть.
— В таком случае, кто же выигрывает? — вопросил Вальд. — То, что не самые умные — установлено ранее; не самые толстокожие, так как все равно сделаются маньяками… Короче, самыми какими нужно быть нам?
— Ты же веришь в Бога. Разве мы можем стать иными, нежели нас замыслил Господь?
Вальд поморщился.
— Кесарю кесарево, — сказал он.
— А говорят, всякая власть от Бога.
— Странно слышать такое из уст неверующего.
— Нет, не странно, — сказал Филипп. — Власть штука особая; я немало о ней поразмышлял. Хочешь, поделюсь соображением?
— Не знаю.
— Это ценное соображение, — сказал Филипп. — Я придумал его сидя в подвале и затем еще раз уверился в нем во время последней речи г-на А. Помнишь г-на А.?