— Имя?
— Манолито.
— Я спрашиваю, имя этого человека?
— Радомир. Бананьев. Ратмир Бананьев.
— Квалификация Бананьева?
— Маршрутизатор. Сигналы, каналы, узлы… навигация, в общем. Кабельтовы, то есть, кабели из волокна… сети из него же… Ничего особенного.
— Только это — или еще что-нибудь?
Цыпленок подумал.
— Ну… может, еще протоколы… писанина всякая…
— Что сказал Эстебан?
— Много сказал. Что они собрались все менять, всю систему коммуникаций. Траншеи, колодцы уже выкопали. Глубокие. Трубы подвезли, сам видел. Пропускная способность — ого! Теперь вопрос, как их соединять. К кому-то обратились, но не к тем, как ему кажется. Рожи, говорит, у них уголовные; такие соединят, а потом все дерьмо из подвала попрет в кабинет начальника. Сам-то он в сетях полный ноль. Вы, говорит, очень кстати. Подпитайте меня идеями, говорит, тогда я буду делать начальству доклад о смене концепции. И подрядчика, соответственно.
— Дальше.
— Мы нарисовали картинок, просветили его.
— Кто «мы»?
— Группа, кто же еще, — беззаботно ответил Цыпленок; — сейчас, говорят, даже отдел… Мы — вместе, разве не так, Алонсо? Посоветовались, сделали маленький информпакет Эстебану…
— ¡
Манолито, кто у тебя начальник?
— Дон Алонсо Гонсалес, — сказал Цыпленок, и в его голосе появилась тоска. Он быстро почуял неприятности.
— Твой начальник Гонсалес участвовал в этой работе?
Цыпленок затравленно посмотрел на Гонсалеса.
— Мы — вместе… Мы… Алонсо, ну
¡скажи что-нибудь!
— Я тебя спрашиваю, — строго сказал Филипп.
Гонсалес вскочил, рванул рубашку на шее, обнажил татуировку, пальцы веером распустил, выкатил глаза, оскалился — захотел, наверно, что-то сказать, но передумал, сел и молча отвернулся.
— Даже так… — трагически молвил Цыпленок.
— Вплоть до того, — сурово отрезал Филипп.
— Но там не было ничего секретного, — пролепетал Цыпленок. — Просто… общие сведения… Платформу нарисовали… на которую трубы сложить… Я не знал, что это так серьезно.
— Теперь будешь знать, — произнес Филипп тоном инквизитора. — Итак, вы просветили Эстебана. Кстати, запрещаю тебе говорить слово «мы». Говори конкретно — кто ходил, кто просвещал и так далее.
— ¡¡
Замочу, сеньор!! — крикнул Гонсалес, не выдержав. — ¡Не трожь ребенка! ¿Следствие чинишь над малолетними?
— Ты угадал, — бесстрастно сказал Филипп. — Это служебное расследование. Манолито! прошу, продолжай.
Цыпленок тяжело вздохнул.
— Вначале я ходил один. В общей сложности раз… — он задумался, — пять-семь, не больше. После того, как мы с Бананьевым…
— ¡
Еще раз скажешь «мы», я тебя оштрафую! — рявкнул Филипп.
— ¡
Я! После того, как я с Бананьевым ушел… ушли от него… от Эстебана… я доставил ему материалы. По почте. Вначале один. Потом он позвал Бананьева. Мне задали вопросы. ¡Я отвечал уклончиво! — боязливо добавил Цыпленок. — Некоторые вопросы вообще игнорировал… особенно, это… если не знал, что сказать… Пробыл там часов пять-семь. Не больше. Через день — снова зовут. Надоело мне ездить. Шесть пересадок, а потом еще монорельс. Неделю назад Бананьев звонит и говорит, что Эстебан просит срочно прибыть. Услышав такое, я посоветовался с Эрнандесом… то есть, с Гонсалесом… Гонсалес сказал, поедем вместе. Мы… ¡ой! Я и Гонсалес, то есть Гонсалес и я, поехали к Эстебану.