Казалось бы, ему следовало радоваться возможности иметь пылкую любовницу. Но его потревоженный… зверь был прав: чувства к Клариссе несомненны.
Джеймс взялся за полы пеньюара, ночной гостьи, грубо запахнул их и завязал пояс, после этого он поднял Айрис с кровати и силой препроводил к двери.
— Я могу сильно осложнить вашу жизнь, Люсьен, — предупредила она, соблазнительно надувая губки. Она поводила рукой по его груди, откинула отворот его халата и пальцами провела вокруг его левого соска.
— То есть? — спросил он, хватая ее за запястье, чтобы остановить.
Она прильнула к нему, встала на цыпочки — их глаза оказались почти на одном уровне.
— Дадите мне уйти — и узнаете.
Он ощущал ее прижатые к нему груди, тершиеся об него бедра. О Боже, он готов был взять ее прямо здесь и сейчас, просто чтобы доказать, что он это может.
Но все изменилось. Теперь было важно не то, что он может, а то, что он хочет делать. Ему было мало того, что он может. Он не хотел ее.
Он приоткрыл дверь так, чтобы она могла пройти.
— Доброй ночи, мисс Беннетт.
Она заколебалась, на ее лице появилось выражение недоверия, которое быстро сменилось гневом.
— Доброй ночи, мистер Ругье. Спите крепко.
Пока она шла по холлу, он провожал ее глазами — ему нужно было убедиться, что она не вернется. Когда она дошла до лестницы и стала спускаться, Джеймс шагнул в комнату, закрыл дверь и привалился к ней. «Спите крепко. Сомневаюсь, что я когда-нибудь снова буду спать крепко, по крайней мере в Кенвуд-Хаусе».
— Где она? — вопила Кларисса, нервно расхаживая перед скамьей и пиная ее ногами.
Джеймс бросил на нее успокаивающий взгляд, снова достал из кармана часы — наверное, в десятый раз.
— Говорю вам, она опаздывает почти на час. Что толку смотреть на часы, от этого ничего не изменится.
Если бы не отсутствие Айрис, Кларисса могла бы сказать, что день начался превосходно. Она рано проснулась с ощущением, что хорошо выспалась. Чувства ее к Джеймсу остались прежними. Пока она отрицала правду, у нее никогда не было такого превосходного настроения.
Кларисса встала с солнцем, сама оделась, и это наполнило ее гордостью, хотя заняло в два раза больше времени, чем обычно, и двенадцать шейных платков оказались измятыми.
Кларисса постояла, оценивая свою работу, и с неудовольствием заметила, что носки ее сверкающих сапог сбиты. Она не собиралась выходить в сад, ходить по дорожкам, покрытым гравием — тем самым гравием, который поцарапал ее сапоги, — если бы не молодая хозяйка. Когда Кларисса с наслаждением пила перовую чашку чаю в комнате для завтраков, служанка передала ей записку от девушки. Айрис предлагала этим утром встретиться в той части сада, где выращивались цветы на срезку, там она и хотела бы позировать.