- Давай-ка не будем говорить о народе.
- С каких это пор, - спросил Иванов, - ты проникся презрением к народу? Не с тех ли пор, как коллективное мы ты заменил своим личным я?
Иванов опять пригнулся к столу и смотрел на Рубашова с добродушной насмешкой. Его голова закрыла прямоугольник, оставшийся от снятой групповой фотографии, и Рубашову внезапно вспомнился Рихард, заслонивший протянутые руки Мадонны. Неожиданно толчок нестерпимой боли - от верхней челюсти, сквозь глаз и в затылок - заставил его крепко зажмуриться. "Вот она, расплата", - подумал он... или ему показалось, что подумал.
- Ты это о чем? - спросил Иванов насмешливым и немного удивленным голосом.
Боль утихла, сознание прояснилось.
- Давай не будем говорить о народе, - спокойно и мирно повторил Рубашов. - Ты ведь ничего о народе не знаешь. Возможно, теперь уже не знаю и я. Когда у нас было великое право говорить мы, - мы его знали, знали, как никто другой на земле. Мы сами были сердцевиной народа и поэтому могли вершить Историю.
Машинально он взял из портсигара папиросу; Иванов, наклонившись, дал ему прикурить.
- В те времена, - продолжал Рубашов, - мы назывались Партией Масс. Мы познали сущность Истории. Ее смерчи, водовороты и бури неизменно ставили ученых в тупик - потому что их взгляд скользил по поверхности. Мы проникли в глубины Истории, стали сердцем и разумом масс, а ведь именно массы творят Историю; мы - первые на планете - поняли законы исторического развития, вскрыли процессы накопления энергии и причины ее взрывного высвобождения. В этом - наша великая сила.
Якобинцы руководствовались абстрактной моралью, мы научно-историческим опытом. В глубинных пластах человеческой Истории нам открывались ее закономерности. Мы в совершенстве изучили человечество - и наша Революция увенчалась успехом. А вы выступаете как ее могильщики.
Иванов, откинувшись на спинку кресла, молча разрисовывал лист бумаги.
- Продолжай, я слушаю, - проговорил он. - И пока не понимаю, куда ты клонишь.
- Как видишь, я уже наговорил на расстрел. - Он молча скользнул взглядом по стене, где раньше висела групповая фотография, однако Иванов не повернул головы. - А впрочем, семь бед - один ответ. Так вот, вы похоронили Революцию, когда истребили старую гвардию - с ее мудростью, планами и надеждами. Вы уничтожили коллективное мы. Неужели вам и сейчас еще кажется, что народ действительно идет за вами? Между прочим, все европейские диктаторы властвуют от имени своих народов - и примерно с таким же правом, как вы.
Рубашов взял еще одну папиросу и на этот раз прикурил сам, потому что Иванов сидел неподвижно.