— Гогланд, — назвал остров Вершинин. — В ясную погоду его видно на расстоянии тридцати пяти миль. Здесь много подводных рифов и валунов, и плавание опасно. Но именно здесь всегда проходил путь на запад, мимо Гогланда ходили все русские мореплаватели.
Недолго мне пришлось любоваться островом и размышлять о том, что мимо него проходили и мой отец и мой дед, — меня позвал Фрол:
— Кит, иди скорей, помогай: в кубрике — травят…
Это означало, что новички укачались… Я стремительно скатился вслед за Фролом по узкому, скользкому трапу. Что я увидел? Согнувшись в три погибели, сидел на койке Кузин, жалобно хныча. Кукушкин скулил: «Хочу на берег! К черту море, на берег хочу!» Его, беднягу, мутило. Корабль качнуло. Платон, соскочив с койки, вдруг вскрикнул: «Ой, плохо мне!» — и побежал к трапу. Корабль опять качнуло, Платон упал на четвереньки и пополз, крича: «Ой, помираю!» Меня зло взяло: нахимовец, а дурной пример новичкам подает! Я заорал: «Лузгин, вста-ать!» Платон тотчас поднялся. «Марш на койку!» — скомандовал я. Платон послушно пошел к койке и лег на нее ничком. — «Лечь, как следует!» Он перевернулся и, тяжело вздыхая, уперся мутным взором в подволок.
Я понял, что перехватил.
А Фрол тем временем уложил Кузина и посоветовал продолжавшему выть Кукушкину сойти на Гогланд. «Придется только шагать по водичке», — добавил он насмешливо. «Умру!» — заорал Кукушкин. — «Ну, что ж? Похороним в море. А пока пойдем на воздух», — и Фрол, взяв подмышки Кукушкина, поволок его к трапу.
Игнат сидел на койке с позеленевшим лицом. Серегин лежал, вцепившись в подушку зубами.
— Митя! — окликнул я.
— А? Мне говорили, что будет укачивать, я не верил. А вот — укачало. Но я пересилю. Слышишь, я пересилю, Никита!
— Привыкнешь…
— А тебя раньше укачивало?
— Еще как!
— А теперь?
— Как видишь, нет…
Успокоив Серегина, я подошел к Игнату.
— Тебе плохо?
— Да, неважно, Никита.
Он облизнул пересохшие губы.
— Я и раньше укачивался. Все думал, отвыкну, а вот не получается что-то. Но я заставлю себя, черт возьми! Надо встать, — он поднялся, опираясь на койку, — Пойдем-ка на воздух.
— Помочь тебе?
— Нет, я сам. Сам, Никита, — и Игнат, видимо, собрав последние силы, пошел по проходу. Но тут корабль так качнуло, что палуба стала уходить из-под ног.
— Тонем! — неистово заорал кто-то. Два или три новичка, вскочив с коек и придерживаясь за стойки, ринулись к трапу.
— Кто и где тонет? — остановил их спокойный голос. — Никого за борт не смыло, а в кубрике даже при самом большом желании не утонешь.
На трапе показались начищенные ботинки, потом отутюженные брюки, китель и, наконец, улыбающееся лицо Глухова.