— Я тоже сначала не мог привыкнуть даже к маленькой качке, а после привык, — сказал он спокойно, как будто ничего не случилось.
— А можно привыкнуть? — откликнулся с койки Серегин.
— Разумеется. Во время первого небольшого шторма я решил навсегда уйти с флота. А потом пошел из матросов в училище.
Он сел на койку к Серегину.
— Во время войны мы не в такую качку ходили. Ветряга почище был, когда мы высаживались в Цемесской бухте.
— Это в Новороссийск?
— Да. А в Крым высаживались зимой; матросы прыгали в воду и несли трапы. Фашисты опутали колючей проволокой берег. Мы кидали на проволоку бушлаты, шинели, крича: «Шагай в Крым!» А на крымском берегу, уничтожив врага, песни пели. Ведь, говорят, песня жить помогает, не так ли? Вымокли, укачало, а пели… Вот и мы споем, а?
Глухов снял фуражку, как-то весь приосанился и запел негромким, приятным голосом:
По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперед…
Убедившись, что все глаза устремлены на него, он взмахнул рукой, и несколько голосов подхватило:
Чтобы с боя взять Приморье,
Белой армии оплот…
Это была всем знакомая песня, и все новые и новые голоса вступали в хор; новички песней пытались побороть качку.
— Ох! — все же тяжело вздохнул кто-то.
— Да, покачивает; неприятная штука. Вот если кто желает, могу предложить, — Глухов достал из кармана коробочку с таблетками, — но от них пользы мало. Главное — приучить организм сопротивляться, бодриться. Лучше на ветерок выйти. «Нелюдимо наше море» кто знает?
— Я, — отозвался Ростислав.
— Вот и отлично, Крамской. Споем?
И, хотя они раньше не репетировали, дуэт получился довольно стройный.
Лицо Глухова, не очень-то красивое, с угловатыми бровями, вдруг стало удивительно привлекательным. Он весь отдавался песне, и я представил себе, как он пел там, среди матросов, на крымской земле.
Облака бегут над морем,
Крепнет ветер, зыбь черней…
Ростислав выводил звучным тенором:
Будет буря, мы поспорим
И поборемся мы с ней.
Спорили с качкой пока немногие. Пел Игнат, пел Пылаев, пел Зубов, пел и я, хотя меня порядком мутило. Фрол втащил отдышавшегося на ветру Кукушкина, свалил его на койку и, с уважением взглянув на Глухова, включился в хор:
Там, за далью непогоды,
Есть блаженная страна:
Не темнеют неба своды,
Не проходит тишина…
Одна за другой с коек поднимались помятые фигуры.
Но туда выносят волны
Только сильного душой!
Смело, братья! Бурей полный,
Прям и крепок парус мой.
— А ну-ка, сильные душой, прибрать за собой! — скомандовал Фрол так бодро и весело, что многие новички слезли с коек и взялись за швабры и тряпки.
— На воздух, на ветерок! — скомандовал Глухов. — Там будет легче!