— Фрол, скажи им, чтобы накрывали на стол! — послышался голос Стэллы. — Все готово, посмотрим, что они по этому поводу скажут!
Фрол появился смущенный:
— Я соусник разбил.
Мы постелили скатерть, достали из буфета тарелки и вилки, а Стэлла с торжествующим видом принесла чугунок.
— Посмотрим, как вы оцените мою каурму! Антонина, достань же вино! Настоящее кахетинское, мальчики! Борис Константинович просит прощенья, у него срочная работа.
Через минуту мы чокались кахетинским и похваливали каурму — превкусную, наперченную баранину.
— У нас в институте, — рассказывала Стэлла, — есть кружок изобретателей, им руководит лауреат Сталинской премии Нахуцришвили, инженер. Он говорит, что я в конце концов изобрету что-нибудь полезное. А почему вы не пьете? Разве плохое кахетинское?
Она подняла свой бокал:
— Поздравьте меня. Я, может быть, выйду замуж.
— Что? — опешил Фрол, роняя вилку.
— Подними, Фрол, ты что-то уронил. Да, я, кажется, выйду замуж.
— Что?! — повторил Фрол, меняясь в лице.
— Не-ет, тебя это удивляет? Мама вышла за папу, когда ей было семнадцать лет, а мне уже — девятнадцать.
— Ну, и глупо! — выдохнул Фрол.
— Что — глупо?
— Так рано выходить замуж. Институт сначала окончи. А… а за кого ты выходишь?
— Фрола это интересует?
— Нет, нисколько. Выходи, за кого хочешь!
Фрол с такой силой поставил бокал, что чуть не обломал ножку.
— А ты помнишь, Фрол, как ты мне объяснялся в любви?
— Кто, я? Никогда.
— А ты вспомни получше.
— Тут и вспоминать нечего.
Тогда Стэлла с лукавым видом достала пожелтевшую, смятую записку и показала нам. Корявым почерком, — таким Фрол писал, когда только пришел с флота в Нахимовское, — было написано:
«Я помню чудное мгновене передо мной явилась ты как мимолетная виденья, как гений чистай красоты В томленях грусти безнадежной в тревогах шумной суиты звучал мне долго голос нежный и снились милые черты Стэлла дорогая я очень хачу тебя видеть напиши ответ сообчи когда Остаюсь Фрол Живцов».
— Вот как ты расправлялся в Нахимовском с Пушкиным!
Фрол покраснел, как хорошо сварившийся рак, а Стэлла великодушно порвала записку.
— А все же любопытно, за кого ты выходишь? — спросил Фрол, отказываясь от каурмы и отодвигая тарелку. — За какое-нибудь ничтожество?
— Ох, какой ты злой, Фрол! Почему — за ничтожество? Он — замечательный человек, умный, талантливый, добрый, любезный, никогда не говорит грубостей, никогда не старается со мной ссориться.
— Кто? — побагровел Фрол.
— Ого! Ну, хорошо, в этом нет никакого секрета: он — лауреат Сталинской премии, руководитель кружка в институте, инженер Акакий Нахуцришвили. С тебя довольно? Погоди, — предупредила она Фрола, пытавшегося вскочить, — ему шестьдесят два года, и он говорит, что если бы он был на тридцать два года моложе, он бы сделал мне предложение и немедленно бы на мне женился!