— Постой, — взяла она меня за руку, — а может быть, это все пустые мечты, может быть, я тебе не нужна вовсе? Ты лучше прямо скажи…
— Антонина!
— Нет, ты не можешь лгать; твои письма, Никита, не лгут, — продолжала она. — Я знаю, ты самый родной мне и самый близкий…
Горячие губы прижались к моим губам.
Рядом хрустнула ветка, и я услышал в темноте возглас Стэллы:
— А вот и мы! Мы спустились до самого моря. Ух, и бежали же мы обратно в гору! А все же ты меня не догнал, Фрол!
— Чудачка, да разве тебя, быстроногую, в темноте догонишь? Чуть ног не переломал!
Фрол растянулся на траве, закинув руки за голову.
— Выдохся! — не удержалась, чтобы не поддразнить, Стэлла, но Фрол отпарировал:
— Моряки не выдыхаются, они отдыхают.
Потом Фрол рассказывал, что мы были в Ленинграде у своего «нахимовского» начальника, адмирала.
— Не-ет, правда? — воскликнула Стэлла. — Приеду в Ленинград, обязательно пойду к нему в гости.
— И он будет в восторге, когда встретит дерзкую девчонку, остановившую его прямо на улице, — сказал Фрол ехидно.
— Ну, и что же такого? Ты плохо учился, да, да, не кряхти, Фрол, и ты был плохо дисциплинирован, и с тебя даже сняли ленточку и погоны. Я тебе говорю, Фрол, не кряхти и не злись; никогда не стыдно вспомнить то, что было, если ты после исправил свои ошибки. Я встретила на улице адмирала и спросила его о тебе. А он заинтересовался, откуда я тебя знаю, и оказал, что ты исправился, стал отличником. «Ты довольна, девочка?» — «Очень довольна», — сказала я. А он спросил, как меня зовут, и сказал, что у меня красивое имя. Это было три… нет, четыре года назад, а как будто вчера! Он очень состарился?
— Совсем не состарился. Он моложе других молодых.
— Мальчики, — вдруг спохватилась Стэлла, — вы, наверное, снова голодные!
Прежде, чем мы успели ее удержать, Стэлла сбегала в дом, принесла простоквашу и заставила нас съесть по два стакана. Фрол упирался, но Стэлла уговорила: «Это очень полезно, недаром в Грузии живут до ста и до полутораста лет, потому что едят каждый день мацони».
Фрол поверил ей и съел, чтобы дожить до ста лет.
Багровая луна поднялась над кипарисами. В доме горел лишь один огонек, в мезонине, в рабочем кабинете Бориса Константиновича. Далеко за горой, в деревне, женский голос среди ночи пел грустную грузинскую песню. Море светилось. За баркасом, скользившим по воде, оставалась фосфоресцирующая дорожка. Пора было уходить.
Антонина сказала:
— Мы проводим вас до дороги.
— А вы не боитесь?
— Ну, кого нам бояться?
— Ты ведь сам говорил, что я не испугаюсь и черта! — засмеялась Стэлла.