— А если — не с той и не с другой?
— Значит, посредине? Пустое. Никому не нужно. Снимут, даже не целясь.
— «С нами — с ними»! «Или — или»!.. Как это плохо!..
Бланка замолчала. Стала ходить вдоль фасада.
Как плохо!.. Раньше ей ничего не надо было решать. Все было определено и предопределено. Она любила свой город, свой дом, отца, мать. И этого ей было вполне достаточно. Она писала стихи о луне, о любви, о море. Ее стихи печатали в журналах. Ею гордились родители и друзья. И ей больше ничего не было нужно. А потом все закружилось в каком-то сумасшедшем вихре, все смешалось. Будто на остров обрушился тайфун: студенческие демонстрации, расстрелы, солдаты, повстанцы!.. «Фидель высадился на Кубе!», «Фидель разгромлен!», «Фидель в горах!», «Фидель убит!», «Фидель наступает!». Все только и говорили: «Фидель, Фидель, Фидель!..» Горы Сьерра-Маэстры стали популярней самого модного курорта. Она с интересом следила за успехами повстанцев. Даже мать, даже отец сочувствовали им и Фиделю. Отец говорил: «Давно пора скинуть этого грязного выскочку!» Он тоже терпеть не мог Батисту. И когда отряды Фиделя вошли в Гавану, Бланка вместе с подругами дарила бородачам цветы, танцевала и целовала победителей. Сколько было цветов, флагов и поцелуев!.. Бородачи были пропыленные, пропахшие дымом. Как тогда было хорошо!.. Казалось, наступает необыкновенное, замечательное время. И с этого дня у всех будет только радостное настроение, все будут улыбаться и станут необыкновенно добрыми. И наступит жизнь, исполненная какого-то нового смысла.
Даже ее отец приколол к пиджаку черно-красный флажок «Движения 26 июля» и выступал на митингах. А потом началось непонятное. Новое правительство стало отбирать земли у их владельцев и раздавать крестьянам, стало конфисковывать сентрали, заводы, а в дома известных людей переселять бедноту. И однажды отец сказал, что он напрасно восторгался Фиделем. Отколол от пиджака флажок, выбросил его в окно. Вскоре он умер от инфаркта. А мать, когда у них отобрали все, решила уехать к сестре в Бостон.
Бланка в это время была в горах, в Сьерре. Перед тем она как раз окончила католический колледж и готовилась поступать в университет. Но теперь она уже не могла жить музыкой и стихами, как прежде. Реальная жизнь разрывала поэтический флер. Жизнь грубая, острая, как камни на горных тропах.
Многие ее друзья уже уехали в Майами или готовили заграничные паспорта. Звали ее с собой. Для них было само собой разумеющимся, что они уезжают и что она тоже должна уехать. А она все не решалась сделать выбор. Мучительные мысли не давали покоя: «Почему я должна уезжать? Почему я вдруг должна стать человеком без родины — как разбитая шлюпка, которую подхватил океан?..» Но что же тогда делать? Она не знала. Решила остаться хотя бы ненадолго, чтобы самой все увидеть и понять... Мерильда уверена, что она связана с подпольной «Белой розой». Эти — тоже: «с нами или с ними»? Баррикады! Две стороны! Это бесчеловечно и жестоко — требовать от каждого: «или — или»! Такая ортодоксальность — причина ненависти и всех бед! Зачем заставлять ее делать выбор? Она не хочет ожесточать свое сердце, не хочет стрелять на баррикадах! Но как объяснить вот этим людям, что Куба так же дорога ей, как дорога она им? Как объяснить: раньше она думала только о себе, о своих стихах, а теперь ей близка ее новая работа? И мил этот старик редактор Варрон. И волнует каждое событие, происходящее в ее стране... И хочет она просто...