— Как у нас в отрядах!
— Вот видишь... — Бланка покосилась на шофера. — И это было прекрасно! Мы учились. Строили в деревнях дома и школы, учили крестьян. А в свободные часы разводили костры, танцевали и пели.
— И сеньорита решила, что она — за революцию! — В голосе шофера снова зазвучала ирония.
— Нет, не решила, — сердито ответила она.
— Почему же вы сейчас здесь, а не в Майами?
Бланка подошла к самому краю обрыва. Из-под ног вниз осыпа́лись комья земли. Река шумела, и от нее веяло холодом.
— Мы учились, жгли костры, строили и пели песни... И вдруг однажды услышали по радио: «Народ Кубы!..» — Голос ее изменился. Он стал похож на тревожный голос диктора радио: — «Силы вторжения атакуют с моря и с воздуха различные пункты нашей национальной территории. Вперед, кубинцы! Дадим отпор железом и огнем варварам, которые не уважают нас и которые пытаются вернуть нас к рабству!..»
Мануэль встрепенулся:
— Точно! Это было семнадцатого апреля! Так говорил Фидель, когда интервенты высадились на Плайя-Хирон!
— Да.
— Ну и что?
— И я почувствовала, что я — кубинка... — ответила девушка.
— Ты воевала против интервентов? — недоверчиво спросил шофер.
— Нет. Все парни из нашего лагеря ушли на берег. Девушек не пустили. Только одной, Хозефе, той самой, советской, удалось... Но нам всем раздали оружие... Я пробыла в горах еще месяц, окончила курсы. Вернулась. Старые друзья еще ждали меня. Один сказал: «Ты задержалась, Бланка. Ну что ты теперь будешь делать?» Я посмотрела на него и подумала: среди тех, кто пытался высадиться на Плайя-Хирон, могли быть и мои прежние друзья. Наверное, были... И я сказала, что никуда не поеду. Он посмотрел на меня как на сумасшедшую: «В Сьерра-Маэстре красные отлично промыли твои мозги. А я уже получил паспорт и уезжаю в Штаты». Я ответила: «О’кей! А я остаюсь на Кубе навсегда!..»
Мануэль рванулся к ней:
— Ты же стала наша, компаньерита!
— Не знаю.
— Ты наша, я тебе говорю!
Бланка отступила от него:
— «Наша», «ваша»... Я не хочу быть ничьей! Я хочу быть сама собой, можете вы это понять? Я не хочу ни революций, ни контрреволюций! Я просто хочу, чтобы Куба жила без тревог!
Мануэль нахмурился:
— Без тревог — это невозможно... И Куба стала сама собой только после нашей победы. Поверь, быть революционером — счастье!
— Да, конечно: без ваших пистолетов и пулеметов счастья нет!..
— У тебя в голове каша, компаньерита... Сердцем ты уже с нами, а котелком своим никак не можешь понять этого.
Она сникла:
— Я тоже хочу быть счастливой...
— Все хотят.
Парень снова подошел к ней:
— Я хочу тебе сказать... Раньше мешало, а теперь...