К кофейне вприпрыжку подбежал Хуанито. Правая рука его была забинтована. Но круглая рожица сияла.
— Салуд, Грациэлла! Чашку кофе и «Корону»! В кредит. Но завтра будет работка!
Девушка улыбнулась:
— Соплив — «Корону». Вот тебе леденец.
— Не оскорбляй! — Мальчуган показал на забинтованную руку. — В схватке с коварным врагом!
— Уже слыхали. Повторный сеанс. Валяй что-нибудь новенькое.
Мальчик сразу сник:
— Я тоже почти что не верю... Я первый его увидел. Но он — в окно, и теперь его ищи-свищи... А я мог бы уже прогуливаться по тому свету...
Девушка ласково провела ладонью по его жесткому ежику:
— Это правда? Бедненький мой! Тебе очень больно?
— Факт. Но я не обращаю внимания. Солдат революции должен стерпеть все. Когда вытаскивали пулю, я множил трехзначные на пятизначные и ошибся только на сто тысяч... — Он огляделся: — Интересно: на том свете тоже есть улицы, море, кофе?
Грациэлла пожала плечами:
— Не знаю. Может быть, и есть.
Хуанито вздохнул:
— Все равно на этом мне как-то больше нравится... Я заглянул в ее комнату и вдруг вижу — он! Я как закричу! А он выхватил пистолет — и бабах! Бабах!.. — Уткнулся в забинтованную руку: — Если бы не она...
Девушка похлопала его по вздрагивающим плечам:
— Успокойся!
— Мне так ее жалко... И так стыдно... Я ведь думал!..
Мерильда, на мгновение протрезвев, повернулась к мальчугану:
— Ты о ком это, Хуанито?
Он узнал, отскочил на середину тротуара:
— Сеньора? Побег с каторги?
— Не-ет, босоногий генерал, от вас не убежишь...
Он подступил к ней:
— О вашей подруге... Она пала смертью героя.
— Бедная девочка. — Но в голосе ее не было сожаления. — Хотя и не бедней меня. Мир ее праху...
Набриолиненный оживился:
— А ты, оказывается, благородная, а? Ух, предпочитаю благородных! Не обчистят утром, когда спишь, а?
Женщина смерила его взглядом:
— Сукин ты сын...
— Понимаю, вхожу в положение — нервы, — согласился он. — И у меня тоже нервы, а не шнурки от ботинок, а? — Снова потребовал: — Наливай. Плачу.
Грациэлла налила, со злостью сказала:
— Пейте и проваливайте — а то позову наших!
Из темноты послышались шаги. Цокали подковки сапог. Набриолиненный замер. Заторопился:
— Святые слова, дурочка, подальше от греха, а? — Подхватил под руку Мерильду. — У меня шикарная квартирка, могу предложить на ночь, а там поглядим, а?
— Поглядим, — согласилась Мерильда. — В тебе что-то есть. По крайней мере, кошелек и хамство. — Передразнила: — «Пошли, а?»
От подъезда радиостанции подошел писатель Альдо. За эти сутки он, казалось, постарел на десять лет. На щеках клочьями торчала седая щетина. Щеки обвисли, скорбными складками собрались у губ морщины. Глаза были тусклы.