— Извиняюсь, я слыхал, что пану требуется мыло?
— Нет, благодарю вас.
— В таком разе, может быть, коньяк?
— Нет, не надо.
— А дзыгарек пан не купит?
— Что это?
— Ну, часы по-русску.
— Нет, не надо.
— Пшепрашим!
Он отходит. А волна катится, бежит неустанно. Кого только здесь нет… Музыканты, приказчики из бакалеек, комиссионеры пароходов, бармены из Циндао, содержатели притонов, парикмахеры, «стукачи», героинисты, чуть подлеченные вынужденным сиденьем в тюрьме, хозяева пивных, скупщики краденого, просто молодые люди, попробовавшие первых «легких» денег и уже истратившие их, уже отсидевшие сроки наказания за проданную «липу». Португальцы, китайцы… женщины…
Да, и женщины. Тоже. Что они делают здесь?
Вон та, старая, толстая тетя Фанни. Коротко, по-мужски остриженная, она со всеми «на ты». Она продает далеко не женские вещи. Название товара не упоминается вслух, но все смеются.
— Почем?
— Только по десять дюжин, — отвечает она. — Триста си ар би.
А эти кто? Девчонки из знакомых баров. Что они здесь делают?
Я подхожу к их группе.
— Халло, Тамара. Вы чего здесь? Продаете? Покупаете?
— Да нет. Мне вчера один фрайер тут назначил свиданье. Сказал, приходи на биржу, если у меня пройдет одно дело, я тебе пол косых дам.
— А вы, Люся?
— Я одному типу морду набить пришла.
— За что?
— Взял мой браслет продать, и ни его, ни браслета.
— Гуд лак!
Веселая стайка моих молодых приятелей показывается из-за угла. Они ничего не продают. Они уже продали в свое время и уже заработали и теперь приходят сюда развлекаться.
— Дед! — кричат они мне (у нас такая игра: я — «наш великий вечно юный дед», а они — «любимые внуки»). Теперь они спрашивают:
— Ты что здесь делаешь?
— Продаю разницу.
— Какую?
— Большую.
— А маленьких нет?
— Нет.
— Это две большие разницы, — говорят они.
На углу, в грязном подъезде серого высокого дома, ничком в сырой нише лежит прокаженный. Он раздирает на себе ногтями страшные лиловые струпья и с воем ест землю. Иногда он садится и начинает собирать вшей с лохмотьев своей одежды. Набрав полную горсть, он со злобными проклятьями кидает их на проходящих мимо. Его трясет. У него черная лихорадка. Люди равнодушно проходят мимо. А он корчится, воет и долго грозит им вслед. И страшные обрубки его почернелых ног еще долго торчат, словно обгоревшие ветви деревьев после пожара.
Он кричит и кричит без конца.
Это голос Китая.
Раз в неделю, по средам, в «Ренессансе» проходили вечера ХЛАМа. Слово «ХЛАМ» означало: Художники, Литераторы, Артисты и Музыканты. Конечно, ни художников, ни артистов, ни литераторов там не бывало по той простой причине, что таковых в Шанхае просто не было. Музыкантов было немного, но они по вечерам играли в дансингах и поэтому отсутствовали. Но зато бывала та публика, которая имела какое-то отношение к тому маленькому артистическому миру, который все же был в Шанхае. Ходили маникюрши, портнихи, парикмахеры, мелкие репортеры, спекулянты и жулики.